— Захира, ты беременна и уже на четвёртом месяце, так что тебе лучше проводить время дома…
На что она пренебрежительно ответила:
— Я пока не беспомощна…
Он стал играть с Джалалем, чтобы как-то смягчить эффект своих слов, и сказал:
— Ты бросила вызов такой силе, с которой не шутят, так что лучше нам пока уйти в себя…
Она холодно возразила:
— А ты как будто напуган.
Скрывая своё раздражение, он ответил:
— Нет, я просто хочу сохранить счастье нашего дома.
— Я обладаю законной свободой выходить из дома.
— По правде говоря, меня это не радует.
Она немного задумалась, а потом сказала:
— Если честно, я не выношу того, к чему ты призываешь меня.
Он нетерпеливо сказал:
— Но я твой муж.
— Это означает, что ты растопчешь меня своими ногами?
— Упаси боже, однако я обладаю неоспоримым правом.
Она нахмурилась, отчего красивое лицо её помрачнело, и резко сказала:
— Нет…
Он колебался, не зная продолжать ли ему и дальше упрямиться, или молчать, однако вскоре почувствовал её презрение, которое спровоцировало его гнев:
— У меня есть право…
Она равнодушно произнесла:
— А мне наплевать, что у тебя есть право.
На него накатил ещё бо́льший гнев, и с непривычной резкостью он сказал:
— У меня есть право на твоё подчинение.
Она поглядела на него в изумлении, спровоцированным его гневом, а он добавил:
— Право на полное подчинение.
На лице её появилось выражение полного отказа и непреклонности, так что атмосфера в доме была испорчена.
Из своего отчаяния Мухаммад Анвар черпал отвагу. В сердце он испытывал страх потерять её, и потому едва он заметил, что она выходит на улицу из его лавки, как утратил всю свою степенность, преградил ей путь и решительно заявил:
— Вернись в дом.
Она опешила и прошептала:
— Не устраивай сцену.
Но он упрямо повторил:
— Вернись домой.
Она почувствовала, как глаза скользят по ней, словно гадюка, и кипя от злости, вынуждена была вернуться…
Вечером, когда Мухаммад Анвар пошёл домой, там она застал ожидающую его бурю. Но он был к тому полностью готов. Самой ненавистной его сердцу вещью было продолжать гневаться и дальше, портить всю атмосферу, видеть, как обожаемая им красота стирается из-за злости. Он проявил готовность к любым компромиссам, но при условии, что Захира уступит его законному требованию. Он сказал ей:
— Не думай, что я счастлив из-за твоего унижения. Я желаю лишь сохранить наше счастье.
Однако она предстала перед ним подобно порыву пыльной бури. Лицо её побледнело, выражение его изменилось, а из глаз полетели искры. Гнев её воплотился в чёрную ненависть. Гордость одним прыжком выпрыгнула из неё наружу, словно змея. Он про себя сказал: «Прибегаю к помощи Аллаха от этого зла! Прибегаю к помощи Аллаха от этого сердца. Разве не послужит мне защитой то, что я сделал для тебя?»
Захира очутилась в огне. Она отказывалась признать своё поражение. Она не забудет своего мучительного положения в переулке на глазах у всех. Его она не любит и никогда не любила. Но вот только как ей вести себя и куда теперь пойти? В подобной ситуации жена вернулась бы в свою родную семью, которой у неё не было. Либо она останется госпожой, но униженно подчинится, либо пойдёт куда глаза глядят. Людское злорадство подстерегало её не в одном доме, в том числе и в подвале Абдуррабиха.
Тут она вспомнила своего первого хозяина, мастера Азиза Самаху Ан-Наджи, благородного представителя всего переулка и к тому же друга её мужа. Теперь её муж узнает, что она хотя бы не оторвана от своего родного древа. Она незаметно проскользнула в магазин торговца зерном. Мелкий моросящий дождь покрыл её накидку и скулы. Она ворвалась в кабинет директора и застала его одного. Его окружала аура степенной красоты. Усы его поседели, может быть, немного рано. Он узнал её с первого же взгляда. Узнал, несмотря на вуаль на лице. Ему не нужно было вспоминать эти очаровательные глаза, глядящие на него из-под золотистой каймы вуали. Ему показалось, что это сама судьба штурмом вторглась в его крепость. До ушей его донеслись мелодичные нотки её голоса:
— Я не нашла никого другого, к кому обратиться со своей бедой.
Изо всех сил пытаясь контролировать свои противоречивые эмоции, он спросил:
— Какая у тебя беда, да сохранит тебя Аллах от всяческого зла?