— Хасбулла!
Ничего, кроме тишины и мрака. Лишь проблеск света из кофейни, и больше ничего. Сердце его шептало, что они больше не вернутся. Они убегут из своей колыбели, подальше от его власти. А в будущем будут выглядеть так, как будто они не знакомы. В этом квартале своих корней держались лишь те дети, кто происходил из знатных семейств. Прокладывая себе дорогу в темноте, он почувствовал, что прощается с внутренним спокойствием и безопасностью. Вот он — тревожный поток, что постоянно окружает его, а вместе с ним его одолевают страх и сон. Он сказал себе, что девушка, должно быть, околдовала их своей красотой. Да. Она очаровала их своей соблазнительной красотой. Так почему эти олухи не женятся? Разве брак — не долг каждого верующего, не защита его?
Зейнаб ждала его у двери. Её лампа, которую она поставила на ступени у порога, привела его домой. Она с нетерпением спросила его:
— Где дети?
Он угрюмо переспросил:
— Разве они ещё не вернулись?
Она громко вздохнула, и он пробормотал:
— Да будет на всё воля Аллаха…
Он уселся на диван, а она резко сказала:
— Тебе следовало разрешить мне самой отправиться туда.
— В бар? Это пучина морская, переполненная пьяницами!
— Ты бил их, а они уже не дети! Они больше никогда не вернутся домой!
— Ничего, побродят день-два, и вернутся…
— Я их знаю лучше, чем ты…
Он молчал, и она снова спросила:
— А что это ещё за Фулла, которую подбросил нам Дервиш?
Избегая смотреть на неё, он с досадой ответил:
— О чём ты спрашиваешь? Девушка, которая работает в баре!
— Красивая?
— Шлюха.
— Красивая?
Поколебавшись немного, он ответил:
— Я не смотрел в её сторону!
Охнув, она сказала:
— Они никогда не вернутся, Ашур…
— Да будет на всё воля Аллаха…
— Разве ты не слышал о том, как ведут себя молодые люди?
Он ничего не ответил, она же сказала:
— Мы должны быть терпимы к их ошибкам.
Он в замешательстве спросил:
— Правда?
Она вмиг предстала его взгляду какой-то истощённой, бледной, престарелой, словно стена в старинной аллее, и он пробормотал:
— Мне жаль тебя, Зейнаб…
Она резко возразила:
— Мы ещё будем долго жалеть друг друга…
— В любом случае, мы им не нужны…
— Без них в этом доме нет жизни…
— Мне жаль тебя, бедная моя Зейнаб…
Она подперла голову ладонью и посетовала:
— Рано утром мне пора на работу…
— Попытайся заснуть.
— В такую ночь?
Он с раздражением сказал:
— В любую ночь!
— А ты?!
Он решительно ответил:
— По правде говоря, мне нужен глоток свежего воздуха!
И снова тьма… Она обретает форму близ арки… Покрывает попрошаек и оборванцев. Вещает на молчаливом языке. Ангелы и демоны заключают друг друга в объятья. Притесняемый и угнетённый скрывается под её покровом от самого себя, чтобы погрузиться в себя же. Если страх способен просочиться через поры этих стен, то спасение — ни что иное, как забава.
Он вышел из арки на площадь и оказался один на один с дервишской обителью, древними стенами и небом, усеянным звёздами. Он присел на корточки, пряча лицо меж коленей. Более сорока лет назад кто-то незаметно прокрался сюда грешными шагами, чтобы скрыть свой грех в темноте аллеи. Как был совершён тот старый грех? Где, при каких обстоятельствах? И были ли у него другие жертвы, помимо него? Вообрази, если сможешь, мечтательное лицо своей матери, а также лицо отца, налившееся кровью. Вооружись, если сможешь, медоточивыми словами совращения. Мысленно представь себе тот решающий момент, когда решилась твоя судьба, когда рядом находились ангел и демон, однако желание взяло верх над ангелом. Представь себе лицо твоей матери… Может быть, она подобна…?! Чтобы разгорелась борьба, она должна быть с чистой и ясной кожей, чёрными глазами, подведёнными сурьмой, мелкими чертами лица, словно бутон цветка. Она должна быть стройной, грациозной и с мелодичным голосом. Но прежде всего в ней должна быть скрытая, струящаяся по всему телу, пропорциональная, вероломная, узурпаторская сила, не считающаяся с совестью. Благоухающая приманка, которую сама жизнь подложила в ловушку, и выжидает. И за всё это отдано пятнадцать лет человеческой жизни.
Он постучал в дверь обители, но она не открылась. Ты мог бы надавить на неё всей своей силой, но не захотел. Тот, кто вступает в брак с жизнью, с похотью заключает в объятия её благоухающее потомство. Однако он был вынужден признать, что невозможно поверить в случившееся, испытывая чувство преследуемого, загнанного в ловушку. И улыбки, и слёзы — всё это судьба. Теперь он новое существо, что появилось на свет, уже увенчанное слепым желанием, безумием и раскаянием. Он молил милостивого господа о помощи, а по жилам его лилось вино искушения.