Раздробленные кости, утопающие в луже крови, навечно сохранятся в его памяти.
Жизнь пекаря Абдуррабиха тоже изменилась. Благодаря тому богатству, что унаследовал его сын Джалаль, он переехал из своего подвала в респектабельную квартиру. От имени сына он приобрёл хлебную печь у её владельца и принялся вести своё дело, правда, из рук вон плохо из-за своего пристрастия к алкоголю. Он купил себе белые длинные рубахи — джильбабы, и пёстрые плащи. Голову его венчала расшитая вышивкой повязка. Его грубые ноги впервые в жизни оказались скрыты от глаз в красных сапожках. Он сказал себе с содроганием: «Наслаждайся положением Захиры, Абдуррабих!» Не нашлось никого, кто бы потребовал с него отчёта за то, как он обращался с имуществом несовершеннолетнего Джалаля. Несмотря на спиртное и скорбь, он всем сердцем привязался к Джалалю. Он с замиранием духа вглядывался в красоту Захиры, отпечатком проступающую в чертах лица мальчика. Он напоминал ему о самых счастливых и самых несчастных днях с ней. Он не жалел усилий, чтобы приручить его, успокоить и завоевать его привязанность, этого маленького, прекрасного и не испытывающего к нему никаких чувств ребёнка…
Однажды Джалаль проснулся ночью уже под самое утро с плачем, разбуженный пьяным отцом. Абдуррабих встревожился и погладил чёрные мягкие волосы мальчика, спросив:
— Ты видел сон, Джалаль?
Готовый вот-вот расплакаться, тот спросил:
— Когда вернётся моя мама?
Из-за тяжести в голове Абдуррабих почувствовал раздражение:
— Ты уйдёшь к ней после долгой-долгой жизни, но не надо торопиться…
Однажды вечером в баре рассказали историю жизни Захиры. Самака Аль-Иладж, главарь клана, сказал:
— Впервые из-за неё убивают великого вождя клана…
Абдуррабих притворился мужественным и сказал:
— Она поплатилась за это…
Джибрил Аль-Фас, шейх переулка, сказал:
— Не делай вида, будто исцелился от любви…
Абдуррабих вызывающе ответил ему:
— Я просто боюсь, что её смерть искупит причинённое ею зло, и уготовит для неё место в раю!
Санкар Аш-Шаммам, владелец бара, засмеялся:
— Ты желаешь ей гореть в огне, лишь бы гарантировать себе там встречу с нею!
Застонав, Абдуррабих избавился от своего притворства:
— Какая жалость! Неужели такая пленительная красота стала пищей для червяков?
А затем раскатистым голосом сказал:
— Поверьте мне, она любила меня так, что чуть ли не поклонялась мне, однако была безумна…
И голосом, больше напоминавшим рёв осла, запел:
Джалаль пошёл учиться в начальную кораническую школу. Он был миловидным, смышлёным мальчиком, крайне подвижным и крепко сбитым. Однажды от него потребовали заучить наизусть такой аят: «Каждая душа вкусит смерть». И он спросил учителя:
— Зачем нам смерть?
Шейх ответил:
— Такова мудрость Аллаха, Творца всякой вещи.
И Джалаль упрямо спросил ещё раз:
— Но всё же — зачем?
Шейх разгневался, вытянул его для экзекуции и выпорол его по спине голой пальмовой ветвью. Мальчик с плачем заорал. Целый день гнев его не мог никак успокоиться. Ничего подобного бы не приключилось с ним, если бы его мать сияла жизнью, а мир сиял бы от её присутствия.
В начальной школе и во всём переулке Джалаль подвергался жестоким нападкам детей. Каждый мальчик дразнил его выкриками: «Сын Захиры!» Вечно он слышал это «сын Захиры»! Это что, ругательство что ли, бандиты малолетние? Они бросали в него неизвестными ему отрывками из её биографии, словно осколками от снаряда: «Предательница!», «Изменница!», «Многомужница!», «Высокомерная!», «Жестокая!» «Прислуга!», «Фальшивая дама!»
Тогда мальчик помчался к отцу и спросил его:
— Почему они оскорбляют мою мать?
Тот приласкал и утешил его:
— Она была прекраснее ангелов.
Отец порекомендовал ему:
— Заставь их замолчать при помощи терпения.
За мстительным хмурым взглядом скрылась его красота. Он протестующе спросил отца:
— Терпения?!
И отец с беспокойством поглядел на него.
Одно слово — отсюда, другое — оттуда, и так вся история жизни его матери незаметно просочилась к нему. Он отказывался верить. Но даже когда вынужден был поверить, то считать что-либо в действиях матери постыдным. Мать оставалась для него ангелом, что бы она ни совершила. Что же такого плохого в том, если человек тянется к полумесяцу на самой верхушке минарета? Но какое было дело до логики тем ребятам — маленьким дьяволам с улицы?