После этого появилась огромная пропасть между ним, пекарем с плохой репутацией, и ей — дочерью мастера Азиза, благородной и блестящей девушкой. Однако он любил её любовью, что властвовала над его разумом и чувствами. Во взгляде её сияющих глаз он обнаружил прекрасную готовность и явную склонность. Дрожал ли он от страха, подобно трусам перед фортуной?!
Он понял, что сделал отец с состоянием, которое принадлежало ему, Джалалю, и подверг его суровому порицанию. Запретив ему любое вмешательство в дела, он сказал:
— Вы всё равно будете жить в довольстве и почёте.
Тем не менее, его отец был источником бесконечных волнений для него: пристрастие того к алкоголю подрывало его здоровье, а заодно и репутацию. Он каждую ночь проводил в баре, утешаясь тем, что жаловался там на сына. И приговаривал:
— Он обращается со мной так, как будто я — его сын, а он — мой отец, и требует с меня тщательного отчёта…
Или спрашивал, посмеиваясь:
— А вам приходилось слышать о сыне, что прикрикивает на отца, когда тот освежается одной или парочкой калебас?
Он говорил это от любви, а не от ненависти к сыну, и продолжал всё так же вопрошать:
— Неужели он забыл завет Господа нашего относительно почитания родителей?
У Джалаля не получилось сделать из отца респектабельного человека. С одной стороны, он хотел этого из любви к отцу, а с другой — из желания уничтожить одно из препятствий, лежащих на его пути к своей любимой. Абдуррабих грустил из-за того, что непреднамеренно обидел своего красавца-сына. Однажды он, словно извиняясь, сказал ему:
— Всему причиной была твоя мать: погляди, какой конец ждал тех, кто её любил:
Джалаль протестующе нахмурился, но Абдуррабих продолжил:
— Мухаммад Анвар повешен, Нух Аль-Гураб убит, инспектор выслан, Азиз умер от тоски, лишь мне одному больше всех их повезло.
Джалаль умоляюще сказал:
— Не говори о моей матери плохо, отец…
Тот пробормотал:
— Не волнуйся, а просто подумай об этом. Ты желаешь жениться на Камар, но не считай меня препятствием к этому, сынок. Настоящее препятствие — это память о покойнице. Как ты можешь себе представить, чтобы мадам Ульфат отдала свою дочь замуж за сына Захиры?!
Джалаль воскликнул:
— Не сыпь мне соль на рану!
Отец с нежностью произнёс:
— Я советую тебе не жениться на той, которую любишь, и не люби женщину, на которой ты женишься. Довольствуйся совместной жизнью и дружелюбным отношением, держись от любви подальше — это ловушка.
Той же ночью Джалалю стало известно, что его отец устроил дебош на площадке перед дервишской обителью. Он бросился туда со всех ног и застал того распевающим гимны противным голосом, и взяв его под мышки, поволок домой, сказав ему:
— Переулок может простить что-угодно, кроме этого.
Когда отец уснул, Джалаль обнаружил у себя горячее желание вернуться на ту площадь. Ему никогда прежде не доводилось ещё оставаться там наедине с самим собой. Ночь стояла чёрная, как смоль. Звёзды прятались над густыми зимними облаками, стоял суровый мороз. Он натянул на себя плащ поплотнее и надвинул на голову шапку. Песнопения захлестнули его своими тёплыми волнами. Он вспомнил тех первых людей из рода Ан-Наджи, что приходили сюда: самый первый его предок, что растаял в воздухе, словно покрытый тайной. Внутренний голос шептал ему, что стать выдающимся можно лишь бросив вызов трудностям, и вскоре все его конечности наполнились щедрым воодушевлением при мысли о тех людях и их победах. Он заключил дружеский договор с тьмой, внутренним голосом, холодом, со всем миром, и твёрдо решил воспарить над препятствиями, подобно мифической птице.
В это время Ради купил на те деньги, что ему достались по наследству от матери, магазин, торгующий зерном, и женился на Наиме, внучке Нуха Аль-Гураба. Приободрённый этим, Джалаль подошёл к мадам Азизе, и непоколебимо сказал ей:
— Наша благородная госпожа, я хочу руки вашей внучки Камар…
Она долго смотрела на него своими усталыми поблёкшими глазами, и с откровенностью, присущей старикам, сказала:
— Я однажды предлагала Ради жениться на ней, но Ульфат отвергла это.