Мадам Ульфат отошла от своего прохладного отношения к нему и даже казалась довольной и дружелюбной, называла своим добрым сыном и принялась писать новую картину будущего, предложив ему стать партнёром Ради в торговле зерном, поддержав его деньгами Камар.
Однажды Джалаль сказал Камар:
— Величие семейства Ан-Наджи проявилось во многом, а сегодня оно проявляется в любви…
Она кокетливо улыбнулась, и он сказал:
— Любовь творит чудеса.
— Не забудь и о моей роли в создании этого чуда, — нежно сказала она.
Он прижал её к груди, сходя с ума от страсти.
Он привёл своего отца в гости к мадам Ульфат и Камар. Тот был трезв, однако выглядел пьяным из-за тяжёлого затуманенного взгляда, нетвёрдого голоса и покачивающейся головы. Он понял, что должен сыграть роль респектабельного человека — совершенно чуждую его натуре и состоянию. Он взглянул с почтительным страхом на мадам Ульфат, и почувствовал, как преображается в какую-то иную личность, поражённый, какой же красотой он когда-то обладал — такой, от которой всё здесь выглядело ничтожным. Он заявил мадам Ульфат:
— Я такой, как есть, мадам, но мой сын — драгоценный камень…
Она вежливо пробормотала:
— Вы добрый человек, мастер Абдуррабих.
Он дрогнул от такого почтения, которого никогда раньше ещё не удостаивался, и сказал, указав на Джалала:
— Он заслуживает счастья в награду за его доброту к своему родителю.
И громко беспричинно расхохотался, но вскоре смущённо пришёл в себя. Когда он покидал дом вместе с Джалалем, тот спросил:
— Почему вы не преподнесли невесте подарок?
Он вспомнил о подарке, который передал ему в руки Джалаль, чтобы вручить невесте, но не произнёс не слова. Джалаль спросил его:
— Вы забыли о нём?
Отец мягко ответил ему:
— Эта драгоценность мне нужна больше, чем твоей невесте в тот момент, когда я буду сильно нуждаться.
Джалаль упрекнул его:
— Я разве отказывал вам в ваших правах?
Отец похлопал его по спине и сказал:
— Никогда. Однако жизнь предъявляет множество требований.
С превосходной сладостью жёлтой осени пришли последние дни того траурного года. Прозрачные облака наполнились мечтаниями. Камар испытывала болезненное недомогание из-за холода, но не прерывала бодрой подготовки к свадьбе. Однако мороз стремительно пошёл своим, неизведанным путём: у Камра поднялась температура, ей было больно и трудно дышать. Словно хитрый, коварный враг-предатель, к свежей розе незаметно подкралось увядание. Она беспомощно лежала в постели; свет во взгляде её потух, лицо пожелтело, голос ослаб. Она была укрыта грудой тяжелых покрывал, тяжело стонала и питалась лимонным соком и тминным караваем. На голову ей клали компрессы с уксусом. Мадам Ульфат не спала по ночам, мучаясь от своих мыслей и тревог. Джалаль тоже тревожился, но терпение его иссякло в ожидании заветного часа исцеления.
Над домом нависло смутное ощущение, не желающее раскрыться. В воображении мадам Ульфат проплывали последние моменты жизни Азиза и Азизы. Она представляла их и чуть ли не сходила с ума, чувствуя, что какое-то неизвестное создание охватило их дом, поселившись где-то в углу, и не желает покидать его.
Однажды ночью Джалалю приснилось, как его отец напевает что-то в своей варварской насмешливой манере, стоя на площади перед обителью дервишей. Он проснулся с тяжёлым сердцем и заметил, что и впрямь не спит из-за звука, жужжавшего на улице — звука особого рода, уж никак не связанного с пением или звуками обители. То были звуки, шедшие из самого сердца ночи, возвещавшие о восхождении души к своему последнему пристанищу!
Джалаль почувствовал, как какое-то страшное существо завладело его телом. Он обрёл иные органы чувств и увидел иной мир. Сам разум его работал теперь по иным законам, непривычным для него: то была истина, открывшая ему свой лик. Он долго созерцал тело, завёрнутое в саван и готовое к погребению, откинул покрывало с лица. Это было как воспоминание, а не реальность, что существовало и не существовало одновременно. Молчаливое и далёкое, отделённое от него непреодолимым расстоянием. Совершенно чужое, холодно отрицающее всякое знание о нём. Это было высоко и связано с неизведанным, и само затоплено в неизвестности. Непостижимо и смутно, оно пускалось в путь. Предательское, насмешливое, жестокое страдание, ошеломляющее, пугающее, бесконечное и одинокое. Он вызывающим тоном, с оцепенением пробормотал: