— То, что происходит у нас сейчас, секрет…
Мастер Абдулхалик пообещал ему это, счастливый новым положением, ниспосланным ему главой клана. Джалаль спросил:
— Я узнал, что вы возвращаете молодость зрелым мужчинам. Это правда?
С уверенной улыбкой травник ответил ему:
— С помощью Всевышнего Аллаха…
Джалаль заинтересовался:
— Возможно, вам легче сохранить молодость?
— Несомненно.
Лицо Джалаля посветлело от облегчения. Он пробормотал:
— Наверное, вы уже поняли смысл приглашения вас сюда, мастер Абдулхалик.
Травник немного подумал, питая почтительный страх под бременем доверия, оказанного ему, а потом сказал:
— Однако гомеопатия — ещё не всё. Вместе с ней должна идти нога в ногу разумная воля…
— Что вы имеете в виду?
Абдулхалик осторожно ответил:
— Вы должны быть откровенны: чувствуете ли вы какую-нибудь слабость любого рода в организме?
— Я в отличном здравии.
— Замечательно. Тогда вам нужно следовать точному режиму вплоть до деталей — это должно стать для вас как самое святое.
— Не говорите загадками.
— Питаться необходимо, но не чрезмерно — это вредно.
Джалаль облегчённо сказал:
— Этого требуют традиции благоразумного руководства кланом.
— Немного выпивки приободряет, но чрезмерное её потребление также вредно.
— Очевидно.
— Сексом вы должны заниматься в рамках своих возможностей, не обременяя себя…
— Это не проблема.
— В вере — великая польза.
— Замечательно.
Травник Абдулхалик добавил:
— Когда всё это соблюдено, рецепт травника действует как чудо.
— Это уже опробовано?
— Да, как свидетельствуют многие знатные люди! Некоторые из них сохраняют свою молодость, так что даже вселяют страх окружающим!
Глаза Джалаля заблестели от ликования. Абдулхалик сказал:
— Согласно моему наставлению и по воле Божьей человек должен жить до ста лет, и нет никаких препятствий, чтобы он прожил и дальше, пока он сам не захочет уйти на тот свет!
Джалаль улыбнулся с несколько мрачным выражением, после чего произнёс:
— А потом?
Травник Абдулхалик сдался:
— У смерти есть на нас право!
Джалаль проклял про себя шайтана, и сказал, что все придерживаются единого мнения в возвеличивании смерти…
Однажды вечером блондинка Зейнат, находясь в хорошем настроении и в полной гармонии с ним, спросила его:
— Почему бы тебе не исполнить чаяния харафишей?
Он изумлённо поглядел на неё и спросил в свою очередь:
— Почему тебя это заботит?
Она поцеловала его и искренним тоном заявила:
— Это чтобы прогнать людскую зависть, ведь зависть — это смертельно опасно!
Он лишь равнодушно пожал плечами:
— Буду откровенным с тобой: я презираю людей.
— Но они же несчастны и бедны!
— Поэтому я их и презираю.
Его красивое лицо с чувством отвращения сжалось от спазма. Он сказал:
— Всё, что их интересует, это лишь кусок хлеба.
Она с сожалением произнесла:
— Твои идеи пугают меня.
— Почему бы им не смириться с голодом так же, как они смирились со смертью?!
Словно удушающая пыльная буря, перед ней пронеслись воспоминания о собственной юности. Она сказала:
— Голод нечто более ужасное, чем смерть…
Прикрывая веками свой холодный презрительный взгляд, он улыбнулся.
Шли дни, и Джамаль становился всё сильнее, красивее и великолепнее. Время скользило по его коже, не оставляя следа, словно вода, льющаяся по отполированному зеркалу. Зейнат изменилась, как менялось всё вокруг него, за исключением её огромных усилий по поддержанию красоты. Джалаль понял, что он вступил в упорное, поистине решающее, священное сражение. Он сказал себе, что и впрямь жаль, что всему приходит конец, и печать времени уже поставлена на неё. Он мог бы сдержать это на какой-то срок, но разве от этого убежишь?
Дружба между ним и травником Абдулхаликом окрепла. По мнению мастера Абдулхалика, если бы не непомерная тяжесть расходов на его снадобье, весь переулок уже давно бы стал обиталищем долгожителей. Джалаль уже давно думал над тем, не поделиться ли ему этим волшебным рецептом с Зейнат, однако постоянно отказывался от этой затеи. Возможно, он начал опасаться её власти над ним и её чар, и думал обезопасить себя от тирании времени. Львиную часть времени он любил её, но иногда наступали такие моменты, когда он хотел отомстить ей и отбросить её как плевок, на ближайшую мусорную свалку. Его отношение к ней не было ясным и простым. Оно распространялось запутанной сетью связей, к нему примешивались воспоминания о матери, о Камар, его враждебность к смерти, его достоинство, его зависимость от неё, державшая его в плену. Но то, что в ней больше всего приводило его в ярость, была её глубоко укоренившаяся уверенность в себе — казалось, она вообще не имеет предела. Она была угнетена выпивкой и бессонными ночами. Кожа её воспалилась от косметики. Смотрели ли в его сторону скрытые завистливые взгляды?