Выбрать главу
52

Из темноты донёсся глубокий спокойный голос, производящий впечатление:

— Как твоё имя?

Джалаль с облегчением вздохнул и ответил:

— Джалаль, глава клана.

— Отвечай только на вопрос. Твоё имя?

Он расправил грудь и сказал:

— Джалаль Абдуррабих Ан-Наджи.

— Отвечай только на вопрос. Твоё имя?

Джалаль резко ответил:

— Джалаль.

— Как имя твоей матери?

Кровь его угрожающе закипела. Несмотря на темноту, он видел ад всех мастей и оттенков. Голос снова спросил, механическим и вызывающим тоном:

— Как зовут твою мать?

Подавляя свой гнев, он ответил:

— Захира.

— Что ты хочешь?

— Узнать про то, что говорят об общении с джиннами.

— Что ты хочешь?

— Я уже сказал.

— Что ты хочешь?

Тут его захлестнула волна ярости, и он угрожающе спросил:

— Разве ты не знаешь, кто я?!

— Джалаль, сын Захиры. И я могу растолочь тебя одним ударом.

— Нет.

Это было произнесено с такой уверенностью и спокойствием, что Джалаль воскликнул:

— Ты хочешь это испытать?

Однако голос холодным и равнодушным тоном изрёк:

— Чего ты хочешь?

Но Джалаль не ответил. Он не приступил к реализации своих слов, и тогда тот же голос снова спросил:

— Чего ты хочешь?

И Джалаль, отрекаясь от всего, ответил:

— Бессмертия.

— Для чего?

— Это уже моё дело.

— Верующий не бросает вызов воле Аллаха.

— Я верующий, но всё равно хочу этого.

— То, чего ты требуешь, опасно.

— Пусть так.

— Ты будешь желать смерти, но не получишь её.

Джалаль с колотящимся от тревоги сердцем заявил:

— Пусть так.

Тут голос умолк. Ушёл ли он? Джалаль снова утратил всё. Нервы его напряглись, пока он горел нетерпением в ожидании его. Он отчаянно вглядывался во тьму, но ничего не увидел.

53

После всех этих мучений голос вернулся и спросил его:

— Можешь ли ты сделать то, что потребуется от тебя?

Тот ответил без колебаний:

— Да.

— Передай моей невольнице Хаве в благотворительных целях самое крупное из имеющихся у тебя зданий для того, чтобы она получала от него ренту, а я мог искупить свой грех.

Джалаль немного подумал и сказал:

— Согласен.

— Построй минарет высотой в десять этажей.

— В мечети?

— Нет.

— Построить к нему новую мечеть?

— Нет. Один только минарет.

— Однако…

— Без обсуждений.

— Согласен.

— Ты должен прожить целый год в отведённом тебе флигеле так, чтобы тебя никто не видел, и ты никого не видел, кроме слуги, и избегать всего, что будет отвлекать тебя от себя самого…

Сердце Джалаля сжалось, однако он ответил:

— Согласен.

— В последний день будет заключено соглашение между тобой и джиннами, и после этого ты никогда уже не вкусишь смерти.

54

Джалаль передал самое крупное из своих зданий в пользование эфиопской невольнице Хаве. Он также договорился с подрядчиком о строительстве колоссального минарета на месте одной из развалин. Тот человек откликнулся на эту странную просьбу из жажды денег и страха перед его мощью. Ответственным за своих людей в клане он назначил Муниса Аль-Ала, оставив ему многочисленные наставления. Он объявил, что на год удалится в изоляцию от всего мира, отговорившись тем, что должен исполнить данный им обет. Так он затаился в своём крыле дома, ведя счёт дням, как делал в своё время Самаха, будучи на чужбине в изгнании, и сторонясь хмельной калебасы, кальяна и Зейнат-блондинки. Он тешил себя надеждой на то, что одержит триумф в величайшей из битв, в которую когда-либо вступал сын человеческий.

55

Зейнат-блондинка встретила его решение как нанесённый ей смертельный удар. Непредвиденный болезненный разрыв без всякой подготовки и убедительной причины. Она испытывала горечь, страх и отчаяние. Разве они не были сладкой смесью, подобной маслу и мёду? Она верила, что завладела им навечно. И вот он захлопнул перед ней дверь, как дервиши в своей обители, покинув своих любимых в смущении и страданиях. Она долго плакала, когда слуга помешал ей войти в его комнату. Она посетила его брата, мастера Ради, но и тот пребывал в недоумении, как она сама. Она сидела вместе с его отцом Абдуррабихом в его части дома: старик изменился, стал праведным и богобоязненным, а бар посещал теперь только изредка, — но и он, подобно ей, не ведал ничего о делах своего сына. Он сказал: