Глубокой ночью он прокрался в минарет и ступень за ступенью поднялся наверх, пока не достиг балкона на вершине. Он бросил вызов студёному, щиплющему зимнему воздуху своим всеобщим господством над бытиём. Он тянул голову к слёту неспящих звёзд, рассыпанных над ним, словно навес из тысячи глаз, что сверкали высоко на небе. Всё под ним было погружено во тьму. Наверное, это не он поднялся сюда, на вершину, а рост его стал таким, как следует. Он должен расти, расти постоянно, ведь иного пути к чистоте, кроме как возвыситься, нет. Здесь, на вершине, он слышал, как говорят планеты, как шепчет что-то вселенная, мечтая о силе и бессмертии вдали от жалоб, усталости и запахов гниения. Теперь в обители поют гимны бессмертия, а истина открывает десятки своих скрытых обликов. Срываются покровы с разных судеб. С этого балкона он может наблюдать за целыми поколениями, последовательно сменяющими друг друга, играть свою роль для каждого из этих поколений, и в конце концов присоединиться к семейству небесных тел…
Он повёл своих людей преподать урок врагам и вернуть переулку его былой статус. И за короткий промежуток времени он одержал блистательные победы над кланами Атуф, Хусейнийя, Булак, Кафр Аз-Загари и Дарраса. Он набросился на своих врагов, и те разбежались, раздавленные поражением и униженностью. Он знал, что этой силе невозможно противостоять, и никакая другая сила или смелость здесь не помогут.
Сам образ жизни его изменился. Он начал не только есть, но и чревоугодничать, то же самое касалось выпивки и курения. Всякий раз, как какая-нибудь красотка заигрывала с ним, он не оставлял это без ответа, прибегая к завесе тайны. Вскоре он освободится от чар Зейнат, что доминировали над ним, и она стала не более чем одной из роз в его прекрасном цветнике. Вести о его приключениях доходили до неё, и зажгли в душе её пламя безумной ревности и утраты. Она видела своё лицо в зерцале будущего — оно постепенно исчезало во мраке забвения и потерь. Доселе она считала его всего лишь невинным ребёнком, взгляды которого отличались от нормы. Его невинность раскрыла перед ней двери в далёкую надежду: она была уверена в любви и жаждала выйти замуж за него. Было бы легче, наверное, забыть о самой жизни, чем о нём, ведь в нём воплощались сила, красота, молодость и беспредельное величие. Однако из своей изоляции он вышел другим существом: блистающим своей силой и красотой, но испытывающим страх перед переменами, безумием, необходимостью приобрести жизненный опыт и презрением. Она чувствовала, что становится меньше, тоньше, слабее, и вовсе исчезает перед лицом его ужасного, неведомого господства над ней. Единственное, чем она могла вооружиться против него, так это своей слабостью, мольбой, поражением. Он же встречал её своей высокомерной нежностью, в горделивом, холодно-вежливом, хотя и мягком тоне, вооружённый своим бездонным превосходством, говоря:
— Довольствуйся тем, что у тебя есть — даже этому многие завидуют.
Она видела, что увядает настолько же, насколько он — расцветал, и что оба они идут противоположными путями. Сердце её обливалось кровью от любви и отчаяния.
Абдуррабиху, его отцу, небеса подарили ещё одного сына, которого он назвал Халид. Вскоре он порвал с баром навсегда, найдя для себя радость и покой в молитвах и поклонении богу. В шейхе Халиле Ад-Дахшане он нашёл себе лучшего друга и товарища…
Беспокойство обуяло его из-за Джалаля с одной стороны, и ещё большее — с другой стороны — из-за того страшного минарета. Ему казалось, его что отношения с ним как отца с сыном разрушаются, и что Джалаль стал совсем иным человеком, чужаком, с которым его ничего не связывало. Более того, он стал чужим и для людей — наподобие того минарета среди всех остальных зданий — таким же прекрасным, сильным, бесплодным и непонятным. Он сказал ему:
— Не успокоится моё сердце до тех пор, пока ты не женишься и не станешь отцом…
На что Джалаль ответил:
— Есть ещё уйма времени, отец…
Но отец стал умолять:
— Или возродишь великую эпоху Ан-Наджи…
Но сын лишь улыбнулся, ничего не ответив.
— И пока ты не покаешься и не последуешь праведным путём божьим.
Он вспомнил прошлое отца — как близкое, так и далёкое, и захохотал, так что хохот его напоминал барабанную дробь.
Проходило время, и он не опасался смены дней и ночей. Времена года сменяли друг друга так же, без всякого страха с его стороны. Его твёрдая воля возвышалась над противоборствующими силами природы. В неизвестности больше не было ничего такого, что пугало бы его. В пропасти отчаяния и грусти Зейнат-блондинка получила любовное послание. Она уже давно ждала, даже жаждала его, готовила к нему своё страдающее сердце.