И вот он щедро подарил ей одну из своих ночей, и она подошла к его дому, с внешним довольством и смирением. Открыла окна и отдёрнула шторы, чтобы впустить свежий ветерок. Она встретила его радостью и весельем, спрятав подальше свою грусть, ибо уже научилась обходиться с ним с боязливой осторожностью, и принялась готовить выпивку и бокалы. Она прошептала ему на ухо:
— Выпей, любимой мой…
Отпив глоток напитка, он сказал:
— Как ты добра!
Она отметила про себя, что он потерял своё сердце вместе с невинностью, и гордясь собой, даже не ведал о своей жестокости, подобной зиме. Также Зейнат сказала себе, что добровольно и осознанно она лишает себя жизни… Уже будучи полностью пьяным, он пристально поглядел на неё и пробормотал:
— Если меня не подводят мои глаза, ты какая-то не такая, как всегда…
Она мягко ответила:
— Это всё величие любви.
Он засмеялся:
— Величия нет нигде и ни в чём…
Поигрывая с её золотистым локоном, он сказал:
— Ты всё ещё на высоте, однако уж очень ты тщеславная женщина!
Она бурно воскликнула:
— Я всего лишь грустная женщина!
— Тогда вспомни тот ценный совет, который сама же дала мне: жизнь коротка!
— То было во времена нашей любви!
— Вот я и следую твоему совету, и так благодарен тебе!
Она сказала себе, что он даже не знает, о чём сам говорит; ей же известны тайны жизни гораздо лучше, чем ему. Зло поднимает человека вопреки его воле до ранга ангелов. Оно долго страстно смотрела на него, борясь с желанием заплакать. Она покорилась дуновению ветерка и сказала себе, что это месяц измен, и вскоре подует жаркий ветер-хамсин, и превратит его в дьявола, что разрушит весну.
Он заключил её в объятия, а она прижала его к своей груди с безумной силой…
Он высвободился из неё рук и снял с себя одежду, пока не стал похожим на статую из света. Он поднялся и принялся ходить по комнате, пошатываясь, пока наконец не расхохотался. Она сказала:
— Ты выпил целое море…
— Но я по-прежнему хочу пить…
Словно обращаясь сама к себе, она пробормотала:
— Прошло время любви.
Он пошатнулся, ступая вперёд, и рухнул на диван, громко хохоча. Она сказала:
— Это всё хмель…
Он нахмурился:
— Нет, это нечто большее, нечто более тяжёлое. Как сон.
Он попытался подняться на ноги, но безуспешно, и пробормотал:
— Сон приходит, когда его не зовёшь…
Она прикусила губу. Однажды вот так придёт конец этому миру. Самые несчастные из людей те, которые поют триумфальные гимны во время поражения.
Хриплым голосом она сказала ему:
— Постарайся встать.
С томным достоинством он ответил:
— Нет необходимости.
— Ты не можешь, любимый?
— Нет. Это какой-то адский огонь во мне, и я засыпаю.
Она встряхнулась и поднялась. Отступила в центр комнаты, смотря на него каким-то диким взглядом, что сменил грустную нежность. Она была приведёна в полную готовность, но горечь и скорбь перемешивались в ней. Он поглядел на неё затуманенными глазами, перевёл взгляд как будто в никуда, и тяжело дыша, спросил:
— Почему мне хочется спать?
Тоном, больше похожим на священное признание, она заявила:
— Это не сон, любимый мой…
— Тогда наверное, бык, что несёт на своих рогах весь шар земной?
— И не бык, любимый…
— Почему ты смеёшься, Зейнат?
— Я кончаю с жизнью.
— А?
— Это смерть, любимый мой.
— Смерть?
— Это такая доля яда, что её хватит на то, чтобы свалить целого слона…
— Ты умираешь?
— Нет, ты, любимый мой…
Он засмеялся, но вскоре прервал смех из-за боли. Она же заплакала:
— Я убила тебя, чтобы положить конец моим страданиям.
Он попытался рассмеяться снова, но не смог, и пробормотал:
— Джалаль не может умереть…
— Смерть уже глядит из твоих прекрасных глаз…
— Сама смерть умерла, невежественная женщина.
Он собрал все свои силы, пока не встал, доминируя над пространством всей комнаты. В ужасе она отступила назад, а затем бросилась бежать из дома, словно безумная.
Он словно нёс на своих плечах весь тот ужасающе-страшный минарет. Смерть напала на него, бодаясь рогами, словно слепая от ярости скотина, или твёрдая скала. Не ощущая страха, он закричал:
— Какая сильная боль!
Пошатываясь, он побрёл к выходу, полностью обнажённый. Покидая дом и выходя в тёмный переулок, он бормотал: