Мунис Аль-Ал спросил его:
— Что подвигло тебя вести себя, подобно всем остальным мужчинам?
— Подражать настоящим мужчинам — благородное дело, мастер…
Когда предводитель клана ушёл, Джалаль затянул песню:
У ворот нашего переулка сидит в своей кофейне Хасан.
Он напился и на радостях заговорил:
— Вчера ночью я видел сон, что тайком пробрался в отцовский минарет, и один прекрасный человек помог мне взобраться на самый верхний балкон и предложил сыграть с ним в игру, кто кого перепрыгнет. Я начал скакать, пока не потерял равновесие и не упал с верхнего пролёта, правда, без малейшего вреда для себя.
Анба Аль-Фавваль, владелец бара, предложил ему:
— Лучше всего тебе будет попробовать сделать это в трезвом виде…
Джалаль снова заголосил:
Он обнаружил, что Афифа не спит и ждёт его возвращения домой. С ним прежде такого ни разу не случалось. В нос ей пахнуло запахами бара, и она принялась бить себя кулаками в грудь и причитать:
— Пьяница!
Он же, пританцовывая, сказал ей:
— Я молодчина, да и ты — дочь молодчины[9]!
Земля полнилась слухами и новостями. Люди стали говорить про него: «Он безумец, как и его отец». Однажды шейх Усман преградил ему дорогу, заявив:
— Что тебя отделило от нас?
Но тот ничего не ответил, и тогда шейх с сожалением спросил:
— Это правда, что о тебе говорят люди?
Но Джалаль покинул его, идя дальше своей дорогой.
Когда он напивался, то терял рассудок и становился лёгкой добычей всё новых соблазнов, словно инстинкты совсем другого человека били из него фонтаном. Его тянуло к молодым девушкам и даже к девочкам, к которым он грубо приставал и пытался заигрывать. А если оставался с одной такой наедине, то ощущал, как из него изо всех сил рвётся наружу ненасытный дикий зверь. Вот почему он избегал напиваться днём — опасался последствий. Ночью же он тихонько пробирался на развалины, подобно голодному волку…
И вот однажды ночью ноги привели его к проститутке по имени Далаль, и он словно с цепи сорвался…
Он совсем распустился и предался разврату. Много сил он отдал на то, чтобы иронизировать над всем и вся. С Далаль его связывало, вероятно, то, что она была молода, и на лице всё ещё носила отпечаток детства, а также то, что она проявляла снисходительность к его странным порывам, позволяя ему совершать их, вместо изучения их причины или сурового отчитывания за это. Однажды она со всей откровенностью заявила ему:
— Мне нравятся безумцы, а ты просто не обращай внимания на то, кто что говорит!
Джалаль воскликнул:
— Ну вот, наконец-то я нашёл такую же великую женщину, как и моя бабка Захира!
Он разлёгся на спине в томно-расслабленной позе и принялся изливать ей свои признания:
— Однажды утром я проснулся пьяным, но выпивки рядом не оказалось. В моей груди билось новое сердце. Мне было ненавистно моё настоящее и воспоминания о прошлом, вплоть до торговли, заработка и проблем своих замужних дочерей. Я ненавижу покорность сына, Шамс Ад-Дина, который работает у меня возницей повозки, — словно один осёл погоняет другого осла, и его мать, которая охраняет его своими молитвами и благословениями, а из меня сосёт кровь, как когда-то делала моя мать, только иным способом. Моё сердце, мой разум, внутренности, гениталии — всё взбесилось, и я выкрикнул своё радостное сообщение демонам…
Далаль засмеялась в ответ:
— Ты самый сладкий в мире…
Он уверенно заявил:
— Я слышал, в пятьдесят мужчины будто заново рождаются.
Она таким же уверенным тоном подтвердила:
— И в шестьдесят, и в семьдесят…
Он тягостно вздохнул:
— Если бы не ревность той злобной бабы, мой отец жил бы вечно, разбив вдребезги кубок желаний.
Далаль сказала:
— Если бы ты сам не был чудом из чудес, я бы вовсе не влюбилась в тебя…
Удары судьбы продолжались; они жестоко обрушивались на голову Афифы. Мир её рухнул, а мечты пошли прахом. Счастье испарилось. Она пребывала в убеждении, что над её супругом совершили некое колдовское действо, и потому занималась тем, что обходила гробницы святых и наведывалась к прорицателям, прибегая к любым советам, что ей давали, однако Джалаль нещадно погряз в своих грехах и окончательно сбился с пути. Он совсем или почти совсем бросил свою работу, и постоянно пьянствовал и дебоширил, привязался к Далаль и попрал собственное достоинство, придав себе полную свободу, флиртуя с девицами.