Тяжёлая тишина сменила багровое возбуждение и крики. Залитый кровью, мастер Джалаль лежал на постели. В дом ворвались соседи, а с ними явился также шейх переулка — Муджахид Ибрахим. Вперёд вышел цирюльник — дабы оказать пострадавшему первую помощь и остановить вытекающую кровь. Шамс Ад-Дин же в это время сжался в уголке, отдавая себя на волю судьбы.
Время полностью отсутствовало. Ироническое мгновение растянулось, наполняясь целым набором вероятностей. Одно такое случайное мгновение оказалось более мощным, чем всё многообразие мыслей и действий. И Афифа, и Шамс Ад-Дин осознали, что настоящее отталкивает прошлое, уничтожает его и погребает под землёй. Муджахид Ибрахим пробормотал:
— Какая же судьба так сыграла с отцом и его единственным сыном?
— Это всё дьявол! — завопила Афифа.
Словно тень от горы над Джалалем нависла тишина. Грудь его пр-прежнему вздымалась и опускалась. Тогда Муджахид Ибрахим воскликнул:
— Мастер Джалаль!
Афифа воскликнула:
— Да объемлет нас милосердие Всемогущего!
Шейх переулка спросил у цирюльника:
— Что вы нашли?
Тот, не отрываясь от своего дела, сказал:
— Человеческая жизнь в руках одного только Аллаха…
— Но у вас ведь тоже есть некоторый опыт…
Однако тот подошёл и прошептал ему на ухо:
— От такого удара не выживают…
Джалаль Абдулла Ан-Наджи открыл свои потускневшие глаза. Он почти никого не узнавал. Молчание затянулось, так что нервы у окружающих не выдержали, однако крупицы сознания начали понемногу возвращаться к нему, и он пробормотал:
— Я ухожу…
Афифа горестно вздохнула:
— Да минует тебя несчастье…
Он снова пробормотал:
— Я не боюсь мрака…
— С тобой всё будет хорошо.
— На всё пусть будет воля божья.
Муджахид Ибрахим подошёл к его постели и спросил:
— Мастер Джалаль, я Муджахид Ибрахим. Поговори со мной перед всеми этими свидетелями.
Джалаль слабым голосом ответил вопросом на вопрос:
— Где Шамс Ад-Дин?
Муджахид Ибрахим позвал Шамс Ад-Дина, чтобы тот подошёл, и когда тот выполнил его просьбу, шейх переулка сказал:
— Вот он — твой сын.
— Я ухожу…
Шейх спросил его:
— Что с тобой случилось?
— Сам Аллах вынес мне приговор…
— Кто же ударил тебя?
В ответ Джалаль молчал, а Муджахид Ибрахим настойчиво сказал:
— Говори же, мастер Джалаль…
— Я ухожу…
— Но кто побил-то тебя?
Джалаль, глубоко вздохнув, ответил:
— Мой отец.
— Мёртвые не могут бить. Нужно, чтобы ты рассказал…
Но тот лишь вздохнул ещё раз:
— Я не знаю.
— Как же так?
— В переулке было темно…
— На тебя покушались в переулке?
— Или на пороге дома…
— Ты, несомненно, знал преступника.
— Нет. Его скрыли темнота и коварство.
— У тебя есть враги?
— Не знаю…
— А кого-нибудь подозреваешь?
— Нет…
— Ты не знаешь того, кто на тебя напал и даже не питаешь никаких подозрений?
— Ну да. Я позвал на помощь сына, и он пришёл и перенёс меня сюда, а потом я потерял сознание.
Муджахид Ибрахим замолк. Все глаза устремились на умирающего Джалаля.
Слушая последние слова отца, пока они не прекратились, Шамс Ад-Дин пребывал в каком-то оцепенении. Смелость покинула его; он не мог выговорить ни слова. Нежность умирающего отца он воспринимал покорно, трусливо и с сожалением. Он уводил взгляд, когда Муджахид Ибрахим глядел на него: закрыв лицо ладонями, он плакал. В день похорон и все последующие дни он не закрывал веки и ходил среди людей, словно призрак, гонимый тенями ада. Его дед и прабабка по отцовской линии сошли с ума, другой потомок династии Ан-Наджи совершал отвратительнейшие извращения, однако он был первым из всего этого проклятого семейства, кто убил собственного отца. Когда он остался наедине с матерью, она в утешение сказала ему:
— Ты не убивал своего отца, ты просто защищал свою мать…
Она также спросила его:
— Разве Аллах не объемлет своим знанием всякую вещь?!
А потом страстно добавила:
— Его свидетельства, того, как он защищал тебя, уже достаточно, чтобы отпустить ему все грехи. Он встретил своего Господа невиновным и чистым, словно новорождённый младенец.
Шамс Ад-Дин заливался слезами, бормоча:
— Я убил собственного отца!
Мастер Абдуррабих пригласил его на встречу в цитадель — дом Джалаля, владельца минарета. Шамс Ад-Дину было известно, что ему уже сто лет, и он — отец его деда — Джалаля. Ожидая увидеть перед собой дряхлого старика, который не то, что дом — даже свою комнату не покидает — он весьма удивился, когда увидел его — несмотря на свой возраст, он пребывал в относительно хорошем здравии и бодром духе. Он был степенным, видел, слышал, соображал, что происходит вокруг него. Шамс Ад-Дин дивился его долголетию — он пережил сына и внука, однако ни питал к нему ни крупицы любви или уважения, ибо не забыл, как он оборвал с его отцом все нити родства. Абдуррабих долго изучал его, стоя лицом к лицу с ним. А затем сказал: