— Он приказал долго жить… Соболезную тебе.
Шамс Ад-Дин холодно посмотрел на него, и Абдуррабих продолжил:
— Чертами лица ты похож на Джалаля, сына Захиры…
Шамс Ад-Дин тоном, таким же холодным как его взгляд, сказал:
— Вы порвали родственные связи с моим отцом…
Тот спокойно ответил:
— Всё было так сложно и запутанно…
Но Шамс Ад-Дин вызывающе возразил ему:
— Нет, это всё ваша алчность — вы стремились завладеть его наследством!
— Любое наследство, за исключением завета Ашура — проклятие.
— Однако вы наслаждаетесь им до самого последнего мига своей жизни!
Старик взволнованно произнёс:
— Я пригласил тебя, чтобы выразить своё соболезнование. Возьми свою долю наследства, если хочешь…
Словно искупая свой собственный грех, Шамс Ад-Дин ответил:
— Я отвергаю любое проявление щедрости с вашей стороны…
— Ты упрямец, сынок.
— Я отрекаюсь от тех, кто отрёкся от моего отца…
Тут старик прикрыл глаза, а Шамс Ад-Дин покинул дом.
Шамс Ад-Дину пришлось самому противостоять жизни. На лице его лежала печать серьёзности, что делала его на полвека старше. Он вёл себя набожно и честно. Он заменил отца и стал сам руководить перевозками, погрузившись в работу, чтобы сбежать от себя самого. В переулке его считали убийцей собственного отца, самим проклятием на двух ногах, равно как постоянное проклятие того минарета. Люди задавались вопросом: а чего ещё можно ждать от того, отец которого был ублюдком, а дед — построил этот минарет? Шамс Ад-Дин принял решение держаться стойко, с суровым лицом и твёрдой волей, с сердцем, до краёв наполненным сожалением. Он был искренним в вере, подавал милостыню бедным, был обходительным со своими клиентами, но продолжал оставаться проклятым, отрицательным героем, изгоем. В глазах его поселился мрачный взгляд; он ненавидел веселье и развлечения, избегал пения и шумной музыки, держался подальше от бара и курильни опиума, чтобы завоевать расположение людей. Он ненавидел людей, но при этом цеплялся за жизнь.
Афифа не нашла никакого иного эликсира от нынешнего недуга Шамс Ад-Дина, кроме одного — женить его. Ей нравилась Садика — дочь продавца варёных бобов, и она пошла сватать её за своего сына, расхваливая его занятие и происхождение, однако то семейство отказалось выдавать свою дочь замуж за отцеубийцу. Брак не очень интересовал Шамс Ад-Дина, однако этот отказ лишь подстегнул его, углубив его раны, и он решился жениться любой ценой…
Он встретил одну танцовщицу, которую звали Нур Ас-Сабах Аль-Аджами, распутницу неизвестного происхождения. Ему понравилась её внешность, и однажды он посетил её под покровом ночной тьмы, но не для того, чтобы переспать с ней, как ожидалось, а чтобы попросить её стать его женой! Девушка изумилась, полагая, что он планирует просто использовать её в корыстных целях. Однако он искренне заявил ей:
— Нет, я хочу, чтобы ты была хозяйкой в доме во всех смыслах…
Лицо её просияло от радости:
— Ты благородный молодой человек, и я это заслужила!
Афифа расстроилась и в знак протеста сказала:
— Эта девица — шлюха!
Шамс Ад-Дин мрачно ответил ей:
— Прямо как моя бабка Зейнат! До чего же много шлюх в нашем прекрасном семействе! — пробормотал он саркастически.
— Не стоит тебе так легко впадать в отчаяние, сынок!
— Она единственная, кто примет меня без всякой досады! — ответил он негодующим тоном.
Нур Ас-Сабах Аль-Аджами вышла замуж за Шамс Ад-Дина Джалаля Ан-Наджи. Шамс Ад-Дин разорвал завесу своего уединения и устроил праздник, на котором присутствовали его работники и родные по матери, игнорируя тех, кто игнорировал его самого. В переулке насмехались над этим браком; на устах у всех были Зейнат и Захира, воспоминания о семействе, что будто спустилось с небес, чтобы в конце концов скатиться в топкое болото.
С наглым бесстыдством владелец бара Анба Аль-Фавваль заявил: