Нервы его изнемогали от боли неизвестного происхождения. Грудь переполняла тоска. Он весь горел таинственным пламенем. Взгляды женщин околдовывали его, а их голоса заставляли трепетать его сердце. От знакомых шёл целый поток приглашений познакомить его с баром, курильней и публичными домами, однако само прошлое словно кричало ему на ухо: «Будь осторожен!» Прошлое, отягощённое воспоминаниями о минарете, извращениях и похоти, положивших конец благородному происхождению его семьи. Сахар словно могла читать его мысли, и в один прекрасный день заявила:
— Пришло тебе время жениться…
Однако вскоре горизонт его омрачился, предвещая бури, о которых он и помыслить не мог…
В переулке появились слухи извне, несущие какое-то странное предупреждение. Говорили, что разлив Нила будет в этом году скудным, или же его не будет вообще. Интересно, что бы это могло значить? Говорили также, что беды и несчастья станут приходить один за другим, пока не останется ничего. Правда ли это? Значит, продукты станут дефицитом, возможно даже, всё пропадёт. Разумно поступит в этом случае тот, кто ещё сегодня запасётся, чтобы было, чем довольствоваться завтра. Этому мудрому правилу последовали обладавшие властью и богатством. Харафиши посматривали на всё это со смехом, не веря в то, что лишатся куска хлеба, заработанного потом и кровью, либо по милости дающих подаяние…
Воздух наполнился гудящим звуком, окрасился в отталкивающий жёлтый цвет. И ночью, и днём по переулку ползли тени тревоги…
Колесо несчастья неслось вперёд без остановки. Цены росли как на дрожжах час за часом. На горизонте сгустились чёрные тучи. Продовольственные магазины работали только по полдня из-за дефицита продуктов. В воздухе стоял гул жалоб и причитаний. Перед лавками, торгующими мукой и бобами, устраивались демонстрации.
Теперь люди только и говорили, что о еде. О ней постоянно велись разговоры — в баре, курильне и в кафе. Зажглась искра и полыхнул огонь. Даже знать начала роптать открыто, хотя им никто не верил, ибо их выдавали полные румяные лица. Анба, владелец бара, сказал:
— Это эпидемия!
Цены продолжали повышаться, в особенности на зерно. Самаха воскликнул:
— Зерна не осталось даже столько, чтобы птицам было чем прокормиться…
Но Фатх Аль-Баб однажды ночью заявил своей бабке:
— Какой же он лжец! Склад полон зерна…
И добавил:
— Цены, которые он выставляет, всего лишь новая форма поборов и отчислений клану.
— Попридержи свой язык, сынок, — взволнованно ответила она.
— Он дикарь, ему неведомо сострадание, — с горечью заметил он.
Атмосфера стала ещё мрачнее и безобразнее. Цены безумно взвились вверх. Появился острый дефицит бобов, фасоли, чая и кофе. Исчезли рис и сахар. Хлеб словно забавлялся с народом, играя в прятки. Нервная напряжённость подавала признаки пренебрежения ко всему: участились кражи, то и дело происходили похищения кур и кроликов. Дошло до того, что некоторые жильцы грабили по ночам прохожих прямо перед своими домами. Члены бандитского клана принялись угрожать и предупреждать народ, призывая его к нравственности и солидарности. Но глотки их были крепки, а животы набиты до отвала.
Дни обнажили свои жестокие, острые клыки. Замаячил призрак голода, подобно минарету безумного зодчего. Распространились слухи, что люди поедают лошадей, ослов, собак и кошек, а вскоре и совсем примутся друг за друга…
В это холодное, тусклое время каким-то странным проблеском пронёсся один день, словно появившись из другого мира. Ихсан, дочь главы клана Самахи, сочеталась браком с сыном владельца конторы, торгующей древесиной. Был устроен феерический праздник, невиданный дотоле переулком, и бросавший вызов и времени, и голоду. Госпожа Фирдаус объявила, что накормит всех бедняков-харафишей. Толпы голодных стекались на свадьбу. Но как только на головах слуг были вынесены подносы с едой, харафиши набросились на неё, словно дикие звери. Расхватали еду и смешались между собой, словно частички пыли в ветреный день. Они принялись пихать, тянуть, хватать, а затем сцепились и начали бить друг друга, пока кровь не смешалась с супом. Люди упивались, охмелённые хаосом и беспорядком. Накатившая на них волна понесла их к бару, который они опустошили, сожрав все закуски, и залпом осушив бочонки с выпивкой. Затем они ринулись обратно в переулок, ликуя и швыряя обломки кирпичей в призраков развалин. Переулок стал объектом дебоша и безумного загула до самого рассвета…