Выбрать главу

— Приблизился мой конец, Бикр.

Тот пожелал ему долгих лет жизни и хорошего здоровья. Сулейман ответил:

— Я три раза подряд видел во сне твоего деда, Шамс Ад-Дина Ан-Наджи, в течение трёх последних ночей…

— Это не значит ровным счётом ничего плохого, отец.

— Это значит всё. Он сказал мне, что эта жизнь ничего не стоит, даже если человек отдаст ей всю свою душу…

— Да помилует его Аллах, отец…

Сулейман с сожалением сказал:

— Что прошло, то прошло. Однако я должен спросить тебя: кто из твоих сыновей годится?

Тот понял, что отец имеет в виду главенство над кланом, и скрывая улыбку, ответил:

— Они уже не маленькие, но никогда не будут пригодны…

— А как насчёт сыновей твоих сводных сестёр?

— Не знаю, отец…

— Это потому, что тебе ничего о них не известно…

Он глубоко вздохнул и ответил:

— Я покидаю этот мир как узник… И оставляю тебя на попечение Того, Кто вечно Жив…

35

Той же ночью дух Сулеймана Шамс Ад-Дина Ашура Ан-Наджи покинул тело. И несмотря на его длительную изоляцию, на похоронах присутствовали все жители переулка, даже Атрис и его люди. Захоронен он был рядом с Шамс Ад-Дином. Скорбь заняла своё место в сердцах родных Ан-Наджи и харафишей. Переполненные сожалением воспоминания нахлынули на них.

36

Неожиданно поднялся всплеск новой, непривычной активности, нарушив потоки рутинных событий и гармонии, словно метеор, пронзивший тусклое небо.

Ридвана в изумлении задавалась вопросом: «Что делает этот человек?»

Нехарактерным жестом Бикр взял её за руку и повёл обследовать все углы их большого дома, этаж за этажом. На лице его лежала печать серьёзности и озабоченности, даже большей, чем можно было представить, словно он готовился к предстоящей поездке или важной деловой сделке…

— Что ты делаешь, ради Бога?…

Он не ответил и не улыбнулся, ведя её из комнаты в комнату, из гостиной в гостиную, из залы в залу, обходя по кругу редкостную мебель, предметы искусства, ковры, коврики, занавески, канделябры, светильники и украшения, заходя в спальни Ридвана, Сафии и Самахи.

Она раздражённо пробормотала:

— Я устала…

Он указал на зеркало, занимающее целую стену, обрамлённое в рамку из настоящего золота, и сказал:

— Оно не имеет себе равных во всей стране…

Затем указал на высоко подвешенную люстру огромных размеров, инкрустированную звёздами:

— Это одна из трёх, которые есть во всём нашем большом городе…

Следующим он указал на стеклянный купол в нише потолка, сиявший всеми цветами радуги:

— Его изготовляли и декорировали ровно год, и стоило это столько же, как обмундировать целую армию!

Потом он простёр ладонь в направлении гигантского ковра, покрывавшего пол в большой гостиной:

— А это доставили специально для меня из Персии!

Он с ещё большей похвалой отзывался о каждом шкафе, не упуская ни одной драгоценности, и пел им дифирамбы.

Тут Ридвана с вызовом выдернув запястье из его руки, спросила:

— Что случилось?

Он сложил руки на груди, пристально смотря на неё каким-то загадочным, странным взором, и сказал:

— Дело в том, что меня любит судьба.

— Что ты имеешь в виду?

— Судьба обожает меня, не оставляя меня ни днём, ни ночью, не давая сомкнуть глаз…

— Ты кажешься мне таким странным…

— Погляди на меня хорошенько, всмотрись в меня и изучай так долго, настолько сможешь. Я — целый мир, не больше, не меньше…

— Нервы мои больше не в силах это вынести…

Он впервые улыбнулся и сказал:

— Правда в том, моя дорогая, горячо любимая, избалованная, непокорная Ридвана, что Бикр Сулейман Шамс Ад-Дин Ашур Ан-Наджи — банкрот!

37

Она ничего не поняла. Отказалась поверить в невозможное, уперлась головой в шкаф. Весь мир предстал перед ней сейчас в образе женщины, что подмигивала ей левым глазом. Она готовилась сесть в повозку, чтобы унестись к небесным горам. Лицо Бикра казалось ей красивее, чем на самом деле, и невероятно несчастным. С губ её вырвался вопль, в тот же час преобразившись в некоего скорпиона.

Бикр пробормотал:

— Это правда, Ридвана.

Он увидел, как она постепенно переходит от состояния застывшей статуи к ошеломлению, и отчаянным, злым тоном воскликнул:

— Нет ни главенства над кланом, ни денег, ни счастья!