— И у него борода, подобная овечьей шкуре?
— Это так…
— И что мне делать с его бородой?
Он засмеялся:
— Борода эта прирученная и абсолютно безвредная…
Лицо её выдавало удовольствие, однако она удалилась, не сказав ни слова…
А он с глубокой грустью вновь вспомнил Махалабийю.
Было объявлено о помолвке, а спустя несколько месяцев состоялась и свадьба.
Несмотря на то, что новобрачные не имели родных, на свадьбе было не протолкнуться от наплыва гостей: соседей и клиентов. Бадр Ас-Саиди потратил столько денег, насколько был в состоянии это сделать. Свадебная процессия прошла по всему кварталу под покровительством местного клана, и всё обошлось мирно.
Для них была подготовлена квартира, состоящая из одной спальной комнаты и гостиной, где был обеденный стол. Махасин и её мать внесли огромный вклад в оснащение жилья. Самаха был рад своей невесте, однако безмятежность его несколько нарушало присутствие тёщи, занимавшей гостиную и днём, и ночью. Старуха была слепой, однако на лице её ещё имелись следы былой красоты. Наглая, острая на язык, она сыпала словами, словно пулями, и не имела никакого представления о вежливости даже во время их медового месяца. Однако в пору цветения любовь их смела волной все эти неприятности…
Махасин посвятила себя дому. Она любила своего мужа, обнаружив, что он легче в общении, чем казался, а также красивее, чем вне дома. Однажды она сказала ему:
— Если бы ты сбрил бороду, то был бы самым привлекательным мужчиной…
На что он уклончиво ответил:
— В этом секрет моего успеха…
Тут ей стала вторить ещё и тёща, которая захохотала и пошло сказала:
— Используй её, дочка, вместо метлы!
Он не мог отнестись к этому легкомысленно или забыть о её прошлом, и вне себя от злости на неё, резко ответил:
— Согласен, но при условии, что мы выметем вас отсюда…
Старуха разгорячилась от гнева и воскликнула:
— Остерегайся этого человека, у него злое сердце.
Он бросил на неё ненавидящий взгляд, считая её ещё одним из тех злосчастий, которые преследовали его.
Даже Махасин не спаслась от ядовитых стрел старухи. Нрав у неё был дурной, она всячески задевала всех и верила в худшее. Очень часто она говорила дочери:
— Вы оба наслаждаетесь изысканнейшими блюдами, а мне кидаете отбросы…
На что Махасин отвечала:
— Ты ешь то же, что и мы.
Но старуха не отступала:
— Лгунья! Тебе не скрыть от меня запаха правды! Ты лжёшь так же, как и твой муж!
Самаха разозлился и спросил:
— Я-то тут при чём?
— Ты во главе всех бед…
— Терпение… Терпение… Пока не придёт избавление…
Тут старуха не сдержалась и закричала:
— Избавление?!.. Ты ляжешь в могилу раньше меня!
— В любом случае, у нас разные пути…
Старуха захохотала и сказала:
— Бьюсь об заклад, что ты убил своего отца в Верхнем Египте, и приехал сюда, сбежав от виселицы…
Он задрожал от еле сдерживаемого гнева и ненависти, а в мечтах готов был разбить ей голову…
Всё же он был искренне счастлив с Махасин, найдя в её объятиях убежище от извечных тревог. Она отвечала ему взаимностью и тоже была счастлива с ним. С первого же месяца совместной жизни он понял, что она не из тех женщин, что становятся хорошими и послушными жёнами: дерзкая, резкая, самоуверенная, а шутки её временами были жестокими. Она слишком уж много внимания уделяла себе самой: подолгу принимала ванную и душилась духами с гвоздикой, зато одевалась кричаще, чуть ли не вульгарно. Он считал, что это одна из её прелестей, но не мог вынести, если какой-нибудь незнакомец с любопытством разглядывал её. Из-за этого вспыхнула их первая серьёзная ссора. Однажды он сказал ей:
— Не высовывайся из окна, когда ты в таком виде…
На что она с раздражением заметила:
— Я всегда работала на улице…
— И показывала себя в таком виде, как тебя сотворил Аллах…
Она резко ответила:
— И могла проучить всякого наглеца, как ты мог заметить…
Тут вмешалась старуха:
— Я разве не говорила тебе, что у него чёрное сердце?
Он окрикнул её:
— Заткни свой грязный язык!
Старуха вопила:
— Да защитит тебя Аллах от отцеубийцы!
Он отвернулся от неё, дрожа от гнева, и сказал Махасин:
— Она поощряет в тебе распутство…
Её раздражение усилилось:
— Я не служу мишенью для порока!
— В этом я требую от тебя полного послушания!
— А я не ребёнок и не служанка!
Он не смог больше контролировать себя и закричал: