— Что это тебя разбудило?
Курра провёл его в свою комнату. Брат растянулся на диване и осторожно спросил:
— Предрассветная проповедь?
Курра проигнорировал его насмешку и мягко сказал:
— У меня к тебе один важный разговор, и я прошу тебя внимательно меня послушать, Руммана.
— Правда?!
— Точно!
Брат настороженно сказал:
— При условии, что это никак не будет связано с моралью.
— Нет ничего в этом мире, что бы не имело связи с моралью…
И проявляя упрямство, добавил:
— Я отказываюсь слушать всякие нотации.
— Подожди! Это не то, что ты себе представляешь, ибо больше касается тебя, а не меня. Ты не можешь закрыть на это глаза…
— Ты возбудил моё любопытство.
Курра мягко положил на плечо брата ладонь и прошептал:
— Это связано с Азизой.
Голова Румманы откинулась назад, словно его ударили камнем, и он пробормотал:
— Азиза?!
— Дочь Исмаила Аль-Баннана.
— Я ничего не понимаю. Что ты хочешь мне сказать?!
С мягким спокойствием и одновременно силой Курра ответил:
— Ты должен на ней жениться, и немедленно!
Руммана откинул голову назад и резким движением сбросил с плеча ладонь брата, громко воскликнув:
— Где же её стыд? Она бесстыдница!.. Как она вышла на контакт с тобой?
— Это не важно. Важно предотвратить беду.
Руммана насмешливо заметил:
— Беда только в твоём воображении.
— Я уверен, что это настоящая беда.
Запыхтев, Руммана ответил:
— Ну нет! У меня нет желания делать это.
— Почему нет?!.. Я не сомневаюсь, что когда-то она нравилась тебе, да и отец её знатный человек с порядочной репутацией.
Руммана холодным тоном сказал:
— Я не питаю доверия к тем девушкам, которые так легко сдаются.
— Каково бы ни было твоё мнение, но иногда бывает необходимо проявить порядочность.
— Какая ещё порядочность?!.. Как мне это противно!
Курра заговорил с ним умоляющим тоном:
— Здесь требуется скрыть позор, а уж потом делай, что захочешь.
Но Руммана лишь растерянно покачал головой и ответил:
— Есть одно препятствие.
— Какое?
— Мы с её сестрой Раифой любим друг друга.
Курра обеспокоенно сказал:
— Но ведь нельзя сначала убить одну, а потом жениться на другой.
Руммана промямлил что-то невнятное, и Курра продолжил:
— Её сестра Раифа может однажды узнать об этой трагедии.
— Ей фактически уже известно.
— И она согласна на то, что ты хочешь?
Руммана кивнул головой, и Курра сказал:
— Она же злодейка, брат…
— Нет, вовсе нет. Она такая же, как и я — презирает тех, кто быстро сдаётся.
— Но она же её родная сестра.
Руммана яростно воскликнул:
— Истинная ненависть существует только между сёстрами и братьями.
Курра вздрогнул, затем в гневе закричал:
— Ты немедленно женишься на ней!
Тот тоже заорал на него:
— Я не позволю тебе указывать мне, что делать!
Он резко встал, словно бросая ему вызов, и поворачиваясь к выходу, бросил ему:
— Если хочешь быть по-настоящему сострадательным человеком, то женись на ней сам!
Капли дождя падали на землю, не испаряясь в пространстве. Сверкнув на какую-то долю секунды, метеоры постепенно исчезали. Деревья же прочно обосновались на своих местах, не улетая на ветру. Птицы, покружив-покружив вокруг своих гнёзд сколько им хотелось, возвращались в убежища на ветвях. Была, однако, какая-то искушающая сила, что заставляла всех пускаться в пляс в едином ритме. Никому не было известно, какие страдания и страсти им предстоит испытать, как например, когда сталкиваются между собой облака, или небеса разрываются от грома.
Курра долго думал над своей проблемой. Он сказал себе, что не сделает ничего дурного, если продолжит поступать так же, как раньше, ведь он сделал уже всё, что только мог. Мог ли он сделать ещё больше? Однако он не мог сделать так, как ему хотелось. Крик о помощи Азизы стоял в его ушах вместе с песнопениями дервишей — такой же мощный, как и та старая стена. Звук её рыданий словно покрыл известью его барабанные перепонки. Он чувствовал ответственность. Все Ан-Наджи тоже были такими. Даже сам Ашур-чудотворец. Он не мог просто пожать плечами и уйти. Он и сам был изумлён этой силой, что тянула его предпринять что-то: он не будет более свободным, чем птицы, метеоры, дождь. Так значит, в центр боли и страданий! В адский огонь противоречивых, уравновешивающих друг друга сил!
— Если хочешь быть по-настоящему сострадательным человеком, то женись на ней сам!
Этот негодяй бросает ему вызов. Этот негодяй испытывает его. Этот негодяй мстит ему. Неужели этот брак — его судьба? Нет, тысячу раз нет! Но где же выход? Он и сам презирал капитуляцию, но при том находил в страданиях нечто святое. Словно само предопределение стояло у него на пути. Разве он сам не сказал этому негодяю: «Здесь требуется скрыть позор, а уж потом делай, что захочешь»?