Я начал писать свою книгу, и получился довольно вычурный слог, но я грузин, я знаю грузинский язык чуть-чуть, русский чуть-чуть, и в сплаве рождается такой барочный, претенциозный слог. Мне казалось, что люди не читают такой слог. Я дал друзьям почитать, они говорят, нет, ты напрасно самоуничижаешься, это не так плохо, как тебе кажется. Но это недостаточная оценка, чтобы я продолжал писать. Дал девушкам – у барышень обычно более тонкий вкус. А они как-то по-новому стали на меня смотреть: «Ты что, вот так думаешь, как пишешь?» – «Да». – «Продолжай!»
Я не разбирался в издательском бизнесе. Я решил – сейчас подойду к книжной полке, ткну наугад и буду искать в ней телефон издательства. Попалась книга «АСТ». Мне, как человеку, которому многие отказывают в хорошей репутации, важно, какие люди со мной работают, улыбчивые ли. Тем более сразу видно, что я дилетант – мне генеральный директор радио «Комсомольская правда» Пономарев сказал, что только идиот может в первую книгу вместить такое количество спрессованной публицистики, ведь столько лакомых моментов, которые можно развернуть. Но я-то писал раз и навсегда, не первую, а одну. Для меня книжный магазин – это храм. Мама с боем выцыганивала у отца деньги, чтобы повести детей в книжный в Кутаиси, мы туда ходили раз в полгода. Мы были шумные дети, но в книжном привыкли вести себя тихо. И даже теперь, когда у меня репутация беспардонного хама, в книжном магазине все комплексы возвращаются.
Понимаете, как для меня это важно? Мы не так давно снимали в музее Маяковского сюжет, и ко мне подошла смотрительница – говорит, вы разрушили русскую культуру! Я говорю, а я книгу написал. Она: «Вы? Да разве вы способны?» Я сначала начал ерничать – ну я из букваря выучил «Мама мыла раму», а потом дал ей книгу. И пока мы снимали, она ушла ее почитать. Когда я уже уходил, она подошла, говорит: «А вы даете слово, что это вы писали эту книгу? Вы правда такой?» Я говорю, клянусь памятью моей мамы, от руки писал.
Отар, Вы – небывалый острослов. За свои слова приходилось отвечать?
Конечно! И много раз! Я участвовал в схватках за то, что произносил вслух. Я не считаю возможным это скрывать! Конечно, в запальчивости сказанные какие-то слова аукались мне разбитым носом, выбитыми зубами, сломанными ребрами… Но вы не видели тех, кто был в схватке со мной! Они уходили вообще инвалидами!
Мне везет на людей, мой друг. У меня была глава про то, как мне незаслуженно везет на людей. Я не знаю почему, я не самый лучший из нашей семьи. На людей с чувством юмора, самоироничных… Мне везет на девушек, на коллег – меня взял Додолев в «Новый взгляд», Юрий Щекочихин покровительствовал мне до гибели своей. Что общего было между мной и Юрием Щекочихиным? Люди просто жалели меня, проявляли ко мне сострадание, брали меня на работу… Месть – я сегодня только понял, почему месть. Я сам себе мстил за время, потраченное до книги. Меня спросили, какого это быть, реализованным только на десять процентов? И тут я не шутил – это чудовищно тяжело! Мне надо кормить детей, и вообще очень тяжело быть невостребованным. Вдруг, 2010 год, февраль – папа умирает, идет снег с дождем в Москве, я возвращаюсь из Кутаиси, и тут на меня 12 шикарных рабочих предложений сваливаются, одно другого лучше. Он не дождался, правда, он не знал про тяжелые времена, я имитировал благополучие. И теперь, когда надо в 7, в 5 вставать, чтобы ехать на прямой эфир, и не скулить, я не жалуюсь, потому что так долго не было этого всего, я устаю, но работаю с жадностью. Я теперь понимаю отчетливо, что я рад любому успеху, раньше я не был таким.
У меня по средам видеоконференции, гонорарные дела, и мне там вдруг девочка 12 лет пишет: «Из всех, кого я знаю, только Вам могу сказать – мама мне вчера купила котенка и теперь сомневается, правильно ли она сделала. Если Вы ей скажете – она перестанет колебаться». Девочка не допускает даже мысли, что я не скажу этих слов, она уверена, что дядя Отар заступится за нее. И я говорю: «Один из самых умных Ваших поступков – покупка котенка дочери». Она мне потом написала, что мама прослезилась. Одно это утром – и день уже по-другому идет. А вечером – дети. У меня очень сентиментальные, тихие вечера, если нет выездов. Раньше недели проходили бурно, и я не думал об этом, а теперь анализирую каждый день, не так, чтобы я рефлексией занимался, конечно, но думаю, например, зачем я ввязался в глупую словесную потасовку – обмен колкостями?! Человек же имеет право считать, что я лишен вкуса, таланта. Мне тоже очень многие не кажутся шедевральными.