лено не 6 миллионов евреев (неточные и почти наверняка завышенные цифры первоначального подсчета), а 5 или даже 4? Что изменится, если мы узнаем, что в результате девятисот дней блокады Ленинграда (1941—1944) от голода и истощения погиб не миллион, а лишь три четверти или полмиллиона людей? В самом деле, можно ли представить себе эти цифры? Что, например, для читателя этих строк означает тот факт, что из 5,7 миллиона русских военнопленных в Германии умерло з,3 миллиона? (Hirschfeld, 1986} Единственным достоверным фактом, касающимся военных потерь, является тот, что в целом мужчин погибло больше, чем женщин. В 1959 году в СССР на четверо мужчин в возрасте от 35 до so лет все еще приходилось семь женщин (Milward, 1979, Р- 212). Восстанавливать здания после войны гораздо легче, чем человеческие жизни.
III
Нам кажется вполне естественным, что современные способы ведения войны затрагивают все население, мобилизуя большую его часть; что для производства оружия, используемого в невероятных количествах, требуется перестройка всей экономики; что война производит неисчислимые разрушения и полностью подчиняет себе жизнь вовлеченных в нее стран. Однако все эти черты присущи лишь войнам двадцатого века. Разумеется, и раньше случались крайне разрушительные войны; некоторые из них могли послужить прообразом современных тотальных войн, как, например, войны революционной Франции. До наших дней гражданская война i86i— 1865 годов остается самой кровавой в истории США. В ней погибло столько же американцев, сколько во всех последующих войнах с участием США, вместе взятых, включая обе мировые войны, Корею и Вьетнам. Тем не менее до двадцатого века войны, затрагивающие все общество, являлись исключением. Джейн Остен писала свои романь: во время наполеоновских войн, ко неосведомленный читатель вряд ли догадался бы об этом, потому что их нет на страницах ее книг, хотя молодые джентльмены, появляющиеся з романах, без сомнения, принимали в них участие. Невозможно представить, чтобы какой-нибудь романист мог писать так о воюющей Великобритании двадцатого века.
Чудовище тотальной войны обрело силу далеко не сразу. Тем не менее начиная с 1914 года войны бесспорно стали массовыми. Уже в Первую мировую в Великобритании было призвано на фронт 12,5% всего мужского населения, в Германии—12,5%, во Франции—почти 17%. В годы Второй мировой войны мобилизации подверглось около 2о% всей активной рабочей силы {Milward, 1979, Р- 2i6). Заметим вскользь, что такой уровень массовой мобилизации, продолжавшейся много лет, можно поддерживать только с помощью совре-«Эпоха катастроф*-
менного высокопродуктивного производства или же при наличии экономики, большая часть которой находится в руках непризывной части населения. Традиционные аграрные экономики обычно могут мобилизовать столь большую часть своей рабочей силы только посезонно, по
крайней мере в умеренном поясе, поскольку в земледельческом году есть периоды, когда требуются все свободные руки (например, при сборе урожая). Даже в индустриальных обществах столь значительное отвлечение рабочей силы оборачивается огромной нагрузкой на оставшихся трудящихся. Именно поэтому в результате современных массовых войн окрепло влияние профсоюзов и произошла революция в труде женщин—временная после Первой мировой войны и постоянная—после Второй.
Кроме того, войны двадцатого века являлись массовыми в том смысле, что в ходе военных действий использовались и истреблялись невиданные ранее объемы материальных ресурсов. Отсюда немецкое выражение Materialschlacht («битва материалов») для описания сражений на Западном фронте в 1914— 1918 годах. Наполеону, к счастью для Франции, имевшей в то время крайне ограниченные производственные возможности, в i8o6 году удалось выиграть сражение под Йеной и тем самым сокрушить Пруссию, использовав всего лишь Г50О артиллерийских снарядов. Между тем накануне Первой мировой войны Франция планировала выпуск ю—12 тысяч снарядов ежедневно, а к концу войны ее промышленность вынуждена была производить уже 2оо тысяч снарядов в день. Даже царская Россия могла производить 150 тысяч снарядов в день, или 4,5 миллиона в месяц. Неудивительно, что в итоге в машиностроении произошла настоящая революция. Что касается не столь разрушительной военной атрибутики, то можно вспомнить, что во время Второй мировой войны армия США заказала более 519 миллионов пар носков и более 219 миллионов пар штанов, а немецкие войска, верные бюрократической традиции, за один только год (i943) заказали 4,4 миллиона пар ножниц и 6,2 миллиона подушечек для печатей военных канцелярий (Milward, 1979, Р- 68). Массовой войне требовалось массовое производство.