Эта картина не сможет сохраниться для будущего; головы этих женщин скоро еще сильнее поседеют, а затем и вовсе исчезнут с волнующейся поверхности прохожих.
Жаль. Ничто лучше и красноречивее не сказало бы будущим поколениям о нашем времени, чем седые головы молодых, у которых целиком или частично украдена беззаботность и радость юных лет.
Пусть в этой заметке останется хотя бы память о них[2].
I
“Во всей Европе гаснет свет, – произнес министр иностранных дел Великобритании Эдуард Грей, глядя на светящиеся в темноте огни Уайтхолла в ту ночь, когда Германия и Великобритания вступили в войну 1914 года, – и при жизни мы не увидим, как он зажжется вновь”. В Вене великий сатирик Карл Краус уже готовился написать на документальном материале выдающуюся антивоенную драму-репортаж, названную им “Последние дни человечества”. Оба они смотрели на мировую войну как на конец света и в этом были не одиноки. Концом света она не стала, хотя во время мирового конфликта, длившегося тридцать один год – с объявления Австрией войны Сербии 28 июля 1914 года и до безоговорочной капитуляции Японии 14 августа 1945 года (через четыре дня после взрыва первой атомной бомбы), были моменты, когда конец значительной части человечества казался не столь отдаленным. Несомненно, именно тогда Бог или боги, по мнению верующих создавшие наш мир и все в нем сущее, должны были сильно пожалеть о том, что сделали.
Человечество выжило. Тем не менее огромное сооружение цивилизации девятнадцатого века сгинуло в пламени мировой войны, когда рухнули опоры, на которых оно держалось. Не осознав этого, нельзя понять и сути двадцатого века. На нем лежит отпечаток войны. Он жил и мыслил понятиями мировой войны даже тогда, когда орудия молчали и рядом не рвались бомбы. Его история, и в особенности история исходного периода распада и катастрофы, должна начинаться с тридцати лет мировой войны.
Для людей, ставших взрослыми до 1914 года, контраст этот был столь драматичен, что многие из них, включая поколение родителей пишущего эти строки, по крайней мере жители Центральной Европы, вообще отказывались признавать неразрывную связь с прошлым. Слово “мир” означало для них “мир до 1914 года” – ведь потом пришло время, которое больше не заслуживало подобного названия. Это можно понять: до 1914 года в течение целого столетия не было ни одной значительной войны, т. е. войны, в которую были бы вовлечены все или большая часть государств, игравших главные роли на международной арене того времени, – шесть европейских “великих держав” (Великобритания, Франция, Россия, Австро-Венгрия, Пруссия, после 1871 года ставшая Германией, объединенная Италия), США и Япония. Была только одна непродолжительная война, где столкнулось более двух “великих держав”, – Крымская война 1854–1856 годов, в которой Россия воевала с Великобританией и Францией. Вообще, большинство войн с участием крупных государств было весьма скоротечно. Возможно, самым длительным в этот период был не международный конфликт, а Гражданская война в США (1861–1865). В то время продолжительность войн измерялась месяцами или даже (как в войне между Пруссией и Австрией в 1866 году) неделями. Между 1871 и 1914 годами в Европе просто не происходило войн, в которых армии крупных держав пересекали бы границу врага, хотя на Дальнем Востоке Япония воевала с Россией (1904–1905) и одержала победу, приблизив тем самым русскую революцию.
Мировых войн не было вообще. В восемнадцатом веке Франция и Великобритания участвовали в ряде конфликтов, поля сражений которых простирались от Индии через Европу до Северной Америки, пересекая мировые океаны. Но между 1815 и 1914 годами ни одна из главных держав не сражалась против другой за пределами своих ближайших владений, хотя захватнические походы империалистических (или претендующих на это) держав против более слабых заокеанских соперников были обычным явлением. В основном это были захватнические войны с неравными возможностями, как, например, войны США против Мексики (1846–1848) и Испании (1898) и различные кампании по расширению границ британской и французской колониальных империй, хотя пару раз побежденные все же восставали: например, когда французы вынуждены были в 1860‐х годах уйти из Мексики, а итальянцы в 1896 году – из Эфиопии. Даже самые грозные конкуренты современных государств, чьи арсеналы постоянно пополнялись самыми передовыми орудиями уничтожения, могли в лучшем случае надеяться только на отсрочку неминуемого поражения. Подобные экзотические конфликты скорее служили материалом для приключенческой литературы или газетных отчетов о технических новшествах середины девятнадцатого века, чем напрямую затрагивали большинство населения государств-победителей.