III
Мировой революции, которая оправдала бы решение Ленина вести Россию к социализму, не произошло, вследствие чего Советская Россия была обречена на разруху, отсталость и изоляцию. Вектор ее будущего развития был предопределен или, по крайней мере, точно обозначен (см. главы 13 и 16).
Волна революций прокатилась по земному шару в течение двух лет после Октября, и надежды приведенных в боевую готовность большевиков казались не лишенными оснований. “Völker, hört die Signale («Народы, слушайте сигналы»)”, – гласила первая строчка припева “Интернационала” в Германии. Сигналы звучали, громко и отчетливо, из Петрограда и, после того как в 1918 году столица была перенесена в более безопасное место, – из Москвы[12]. Они были слышны везде, где действовали рабочие и социалистические движения, независимо от их идеологии. На Кубе, где мало кто знал, где находится Россия, рабочие табачного производства создали свои “Советы”. 1917–1919 годы в Испании стали известны как “большевистское двухлетие”, хотя местные левые были страстными анархистами, т. е. политически находились на противоположном полюсе от Ленина. Революционные студенческие движения, вспыхнувшие в Пекине в 1919 году и аргентинской Кордобе в 1918 году, вскоре распространились по всей Латинской Америке и породили местных революционных марксистских лидеров и их партии. Индейский националист и повстанец М. Н. Рой попал под влияние революционных идей в Мексике, где местная революция, вступившая в наиболее радикальную фазу в 1917 году, сразу же объявила о своем духовном родстве с революционной Россией. Ее иконами стали Маркс и Ленин вместе с Монтесумой и Эмилиано Сапатой, а также разнообразные трудящиеся индейцы. Изображения этих вождей все еще можно увидеть на громадных фресках мексиканских художников-революционеров. Через несколько месяцев Рой приехал в Москву, чтобы сыграть главную роль в формировании новой антиколониальной политики Коминтерна. Благодаря жившим в Индонезии голландским социалистам (таким как Хенк Снеевлит) Октябрьская революция оказала влияние на самую массовую организацию индонезийского национально-освободительного движения – Sarekat Islam. “Это свершение русского народа, – писала провинциальная турецкая газета, – однажды в будущем превратится в солнце, что озарит все человечество”. Далеко в глубине Австралии суровые стригали овец (в большинстве своем ирландские католики), не выказывавшие никакого интереса к политической теории, приветствовали Советы как государство рабочих. В США финны, долгое время бывшие самыми убежденными социалистами среди эмигрантов, в массовом порядке становились коммунистами и проводили в мрачных шахтерских поселках Миннесоты митинги, “на которых упоминание имени Ленина заставляло сердце биться <…> В мистической тишине, почти в религиозном экстазе, мы восхищались всем, что приходило из России” (Koivisto, 1983). Одним словом, Октябрьская революция стала событием, которое потрясло мир.
Даже многие из тех, кто знал о революции не понаслышке, что, как правило, не слишком способствует религиозному экстазу, стали ее приверженцами – от военнопленных, которые вернулись на родину убежденными большевиками и впоследствии стали коммунистическим лидерами своих стран, подобно хорватскому механику Иосипу Брозу (Тито), до журналистов, как, например, Артур Рэнсом из Manchester Guardian (незначительный политик, больше известный как автор замечательных детских книжек о море). Еще меньший приверженец большевизма, чешский писатель Ярослав Гашек, будущий автор “Похождений бравого солдата Швейка”, впервые в жизни обнаружил, что стал борцом за идею и, что самое удивительное, начал меньше пить. Он принимал участие в гражданской войне как комиссар Красной армии, после чего вернулся в Прагу, к более привычному образу жизни богемного анархиста и выпивохи, на том основании, что постреволюционная Советская Россия его разочаровала.
Тем не менее события, произошедшие в России, стимулировали не только революционеров, но и, что более важно, революции. В январе 1918 года, через несколько недель после взятия Зимнего дворца, когда большевики тщетно пытались любой ценой заключить мир с наступающей германской армией, волна массовых политических забастовок и антивоенных демонстраций прокатилась по Центральной Европе. Она началась в Вене, распространилась через Будапешт и чешские регионы в Германию и закончилась восстанием австро-венгерских военных моряков на Адриатике. Так как последние сомнения по поводу поражения “центральных держав” были развеяны, их армии в конце концов распались. В сентябре болгарские солдаты-крестьяне вернулись домой, провозгласили республику и отправились маршем на Софию, но сразу же были разоружены с помощью немцев. В октябре империя Габсбургов распалась на части после окончательного поражения на итальянском фронте. На ее месте были созданы новые национальные государства в надежде (которая оправдалась), что победившие союзники предпочтут их опасностям большевистской революции. И действительно, первой реакцией Запада на призыв большевиков к народам заключить мир и опубликование ими секретных соглашений, в которых союзники поделили между собой Европу, явились “Четырнадцать пунктов” президента Вильсона, разыгравшего националистическую карту против ленинского интернационализма. Зона небольших национальных государств должна была создать род карантинного пояса против “красного вируса”.
12
Столицей царской России был Санкт-Петербург. Во время Первой мировой войны это название звучало слишком по‐немецки и поэтому было заменено на Петроград. После смерти Ленина город был переименован в Ленинград (1924), а после развала СССР вернулся к своему первоначальному названию. Советский Союз (примеру которого следовали его некоторые угодливые сателлиты) был необычайно привержен политической топонимии, часто осложненной зигзагами и поворотами партийной линии. Так, Царицын на Волге стал Сталинградом, сценой эпического сражения во Второй мировой войне, но после смерти Сталина был переименован в Волгоград. Во время написания этих строк он все еще носит это название.