К 1921 году этот факт уже не вызывал сомнений. Революция шла на спад и в Советской России, хотя политическая власть большевиков была непоколебима. На Западе революция вообще была снята с повестки дня. Участники Третьего конгресса Коминтерна это поняли, хотя и не признали открыто: они призвали к созданию “объединенного фронта” с теми самыми социалистами, которых Второй конгресс Коминтерна вычеркнул из армии революционеров. Речь шла о подготовке будущих поколений революционеров. Но было уже слишком поздно. Движение окончательно раскололось, большинство левых социалистов, как отдельных деятелей, так и партий, опять вернулись в социал-демократический лагерь, руководимый в основном умеренными антикоммунистами. В европейском левом движении коммунисты составили меньшинство, причем (за исключением Германии, Франции и Финляндии) довольно малочисленное, хотя и страстно убежденное. Этому положению не суждено было измениться до 1930‐х годов(см. главу 5).
IV
Годы революции породили не только единую, огромную, но отсталую страну, управляемую коммунистами и преданную идее построения общества, альтернативного капиталистическому, но и дисциплинированное международное движение и, что не менее важно, поколение преданных идее революционеров, идущих под знаменем Октября и под руководством Москвы. (Несколько лет существовали надежды перенести штаб-квартиру коммунистического движения в Берлин, и немецкий, а не русский оставался официальным языком Интернационала в период между мировыми войнами.) Новое движение не знало, как развивать мировую революцию после стабилизации обстановки в Европе и поражения коммунизма в Азии. Беспорядочные попытки коммунистов инициировать разрозненные вооруженные восстания (в Болгарии и Германии в 1923 году, в Индонезии в 1926 году, в Китае в 1927 году, а также запоздалое и неподготовленное восстание в Бразилии в 1935 году) потерпели поражение. Однако обстановка в мире между мировыми войнами не способствовала прекращению апокалиптических ожиданий, что вскоре доказали наступление Великой депрессии и приход к власти Гитлера (см. главы 3–5). Впрочем, это не объясняет внезапного резкого перехода Коминтерна в период 1928–1934 годов к ультрареволюционной риторике и фракционному левачеству, поскольку, несмотря на речи и декларации, на практике революционное движение тогда нигде не было готово взять власть. Эта смена ориентиров, оказавшаяся политически пагубной, объясняется скорее изменением международной политики советской коммунистической партии после прихода к руководству Сталина. Возможно, также имела место попытка компенсировать все более очевидное расхождение между интересами СССР как государства, которое неизбежно должно сосуществовать с другими государствами (СССР с 1920 года стал приобретать международное признание), и интересами движения, чьей целью являлось свержение всех остальных правительств.