Первая мировая война разрушила прежний мир лишь частично и главным образом в Европе. Мировая революция, ставшая наиболее драматичным аспектом крушения буржуазной цивилизации девятнадцатого века, распространялась все шире: от Мексики до Китая и, в форме движений за колониальное освобождение, от Магриба до Индонезии. Однако достаточно легко найти регионы земного шара, жителей которых описанные события не коснулись, – к ним в первую очередь относятся Соединенные Штаты Америки, а также обширные пространства Африки к югу от Сахары. Тем не менее Первая мировая война сопровождалась крахом подлинно мирового масштаба, по крайней мере там, где оказались затронуты рыночные отношения. И именно самоуверенные Соединенные Штаты из тихой гавани, которую обходили стороной бури менее счастливых континентов, превратились в эпицентр самого мощного мирового потрясения, когда‐либо отмеченного на экономической шкале Рихтера, – межвоенной Великой депрессии. Одним словом, между мировыми войнами капиталистическая мировая экономика потерпела такой крах, что трудно было представить, как она сможет возродиться.
Функционирование капиталистической экономики никогда не бывает равномерным, и колебания различной амплитуды, часто очень резкие, являются неотъемлемой частью этого процесса. Так называемый “торговый цикл” подъемов и спадов был знаком всем бизнесменам начиная с девятнадцатого века. Считалось, что этот цикл с некоторыми изменениями повторяется каждые 7–11 лет. Несколько более длительная периодичность впервые была замечена в конце девятнадцатого века, когда специалисты проанализировали неожиданные осложнения предыдущих десятилетий. За беспрецедентным мировым ростом производства, длившимся с 1850 года до начала 1870‐х годов, последовали два с лишним десятилетия экономической нестабильности (ученые-экономисты говорили о Великой депрессии, что не совсем верно), а затем наступил новый резкий подъем (Век капитала, Век империи, глава 2). В начале 1920‐х годов русский экономист Н. Д. Кондратьев, впоследствии ставший одной из первых жертв сталинских чисток, выявил наблюдавшуюся с конца восемнадцатого века закономерность экономического развития, которая проявлялась в виде серии так называемых длинных волн протяженностью от пятидесяти до шестидесяти лет. Однако ни он, ни кто‐либо еще не смог дать удовлетворительного объяснения этим колебаниям, а скептически настроенные статистики, как всегда, отрицали их существование. С тех пор теория длинных волн известна в литературе по мировой экономике под его именем. В частности, Кондратьев сделал заключение, что в конце каждой длинной волны мировой экономики происходит спад. Он оказался прав[17].
В прошлом волны и циклы, длинные, средние и короткие, бизнесмены и экономисты учитывали так же, как фермеры учитывают прогноз погоды, которая тоже имеет свои спады и подъемы. Они считали, что с этим ничего не поделаешь; циклы создавали перспективы или проблемы, могли привести к процветанию или банкротству отдельных лиц или целых отраслей промышленности. Только социалисты во главе с Карлом Марксом считали, что циклы являются частью процесса, в ходе которого капитализм порождает непреодолимые внутренние противоречия, ставящие под вопрос существование капиталистической системы как таковой. Предполагалось, что мировая экономика должна развиваться и процветать, что она и делала в течение более ста лет, за исключением внезапных коротких катастроф, носивших циклический характер. Непривычным в новой ситуации стало то, что, возможно, в первый и пока единственный раз в истории капитализма эти колебания, казалось, действительно угрожали существованию системы. Более того, было похоже, что в некоторых важных отраслях экономики этот извечный подъем прекратился.
История мировой экономики начиная с промышленной революции была историей ускорения технического прогресса, непрерывного, хотя и неравномерного экономического роста и постоянно расширяющейся “глобализации”, т. е. все более сложной и разветвленной системы всемирного разделения труда, все более густой сети товарных и финансовых потоков, объединяющих все части мировой экономики в единую всемирную систему. В “эпоху катастроф” технический прогресс даже ускорился, одновременно воздействуя на ход мировых войн и меняясь под их воздействием. Хотя для большинства людей главные экономические события этой эпохи были разрушительны, кульминацией чего стала Великая депрессия 1929–1933 годов, экономический рост не прекращался даже в это время. Он просто замедлился. В экономике США, самой масштабной и богатой экономике того времени, средний рост валового национального продукта на душу населения между 1913 и 1938 годами составлял лишь скромные 0,8 % в год. Начиная с 1913 года за 25 лет прирост мирового промышленного производства составил более 80 %; иными словами, наращивание этого показателя происходило в два раза медленнее, чем в предыдущую четверть века (Rostow, 1978, р. 662). Как мы увидим далее (глава 9), контраст с эпохой, наступившей после 1945 года, оказался еще более разительным. Но все‐таки если бы какой‐нибудь марсианин наблюдал за кривой нашего экономического развития с достаточно большого расстояния, чтобы рассмотреть те неравномерные колебания экономики, которые человеческие существа испытывали на земле, то он (она или оно) сделал бы заключение, что мировая экономика, без всякого сомнения, продолжает развиваться.
17
Поскольку на основе теории длинных волн Кондратьева стали возможны эффективные прогнозы (что весьма нетипично для экономических теорий), он убедил многих историков и даже некоторых экономистов, что в этом что‐то есть, даже если мы не знаем, что именно.