— Нет, нет! Продолжайте, пожалуйста, я просто в зале посижу. Не обращайте на меня внимание.
Суслов скромно отмахивается от приглашения в президиум и садится с краю во второй ряд, прямо за моей спиной. Я просто лопатками чувствую его колючий взгляд. Оборачиваюсь и вежливо здороваюсь
— Здравствуйте, Михаил Андреевич!
— Здравствуй, Виктор — так же вежливо отвечают мне.
Перепелкин еще раз откашливается, наливает себе из графина в стакан воду. Быстро пьет.
— Итак, возвращаемся к рассмотрению персонального дела комсомольца Селезнева. Как многие из вас знают, на Селезнева в наш райком комсомола уже неоднократно поступали сигналы. Зазнался, ставит себя выше коллектива — школьного и студийного, общественной работы не ведет, пренебрегает комсомольскими мероприятиями. Но самое главное — оратор тяжело вздохнул, словно ему самому больно об этом говорить — человек, который представляет нашу страну за рубежом, полностью морально разложился.
— А в чем вы усматриваете его моральное разложение? — раздался скрипучий голос Суслова
Я сжал кулаки в карманах куртки. Вот сволочь, ведь сам же все и срежиссировал!
— Пятнадцатилетний подросток ездит на иномарке, сочиняет и исполняет песни сомнительного содержания, часто посещает рестораны, причем в компании взрослых женщин. Мало того, он еще там и постоянно безобразные драки устраивает. А вы посмотрите, во что он одет! В каком виде он пришел на собрание в райком! Заграничные тряпки, потертые джинсы, золотые часы Ролекс на руке — это же полное неуважение к своим товарищам. А его низкопоклонство перед Западом?! Как он кривляется перед западным зрителем на сцене, позоря звание советского человека и комсомольца! Стыдно смотреть, товарищи!
Вокруг меня поднимается шум. Я слышу выкрики с мест:
— Выгнать его из комсомола!
— Пусть едет БАМ строить!
— Да на нем даже комсомольского значка нет!
Я скриплю зубами. Значка и правда нет.
— Тише товарищи, тише! — Константинов звенит в колокольчик на длинной ручке. — Давайте будем соблюдать регламент! Кто за то, чтобы предоставить слово Селезневу? Кто «против»? Большинство голосов «за». Селезнев, давай поднимайся к нам на сцену, посмотри в глаза своим товарищам.
Я поднимаюсь на подиум, поворачиваюсь к залу. Народ притих, рассматривают меня с жадным любопытством, словно экзотическое животное. На некоторых лицах мелькает сочувствие, но много и злорадства в глазах. Зависть — страшное чувство.
— Решили устроить судилище? — Я усмехаюсь и качаю головой. — На основе доносов и анонимок? Как в 37-м, да Михаил Андреевич?
Суслов хмурится и застывает мраморным изваянием. Перепелкин, как по команде скрывается на крик:
— Анонимки?! Как бы, не так! Многие из писем подписаны гражданами, которые искренне возмущены поведением Селезнева. Вот, полюбуйтесь! — он потрясает в воздухе каким-то мятым письмом, с прикрепленным к нему сверху почтовым конвертом — Последний сигнал поступил на днях из Ялты. Селезнев устроил там пьяную драку в ресторане интуристовской гостиницы Ореанда. В драке были выбиты стекла в дверях ресторана, перебита посуда, повреждена мебель, пострадали люди. Что ты на это скажешь Селезнев?
Вот же твари! Но как быстро сработано, я прямо в восхищении. И поди теперь докажи, что не верблюд. Хорошо еще, что охрана со мной была. Да только Сергея Сергеевича здесь нет, некому будет подтвердить мои слова заткнуть рот этим сусловским марионеткам.
— Прежде, чем я подробно расскажу товарищам о своем моральном разложении — поворачиваюсь к Перепелкину и Константинову — Ставлю на голосование вопрос о нарушении принципов демократического централизма. Причем грубого нарушения. Сначала, собрание по моему персональному делу должно было пройти в первичной комсомольской организации, а уж только затем в райкоме!
Ну как вам такой мой ход?! Суслов в раздражении качает головой, в зале опять начинается шум и выкрики.
— Правильно, а где решение первички по Селезневу?
— Да какая первичка?! Они там у себя на студии все «вась-вась»! Остальные так же разложились, как и их Селезнев, вы этих девиц расфуфыренных видели?
— Чем тебе девчонки-то не угодили? Себя в зеркале видела?
— Да, было там бы на что смотреть! Любую так наряди — звездой будет выглядеть.
Константинов опять звенит в колокольчик, но шум и перепалка в зале ставятся только сильнее.
— Давайте проголосуем по этому вопросу.
Дверь опять открывается и в зал заходит мой спаситель — Арвид Янович Пельше. Лицо серое, уставшее. Руки дрожат. Старик явно болен. Но идет прямо, смотрит с вызовом.