Только призыв к общему миру на Западе сделал возможным Первый крестовый поход. Уходившие должны были быть спокойными за судьбу остающихся. Положения «Божия мира» были подтверждены с большей, чем когда бы то ни было, торжественностью на соборах, созывавшихся в последние десятилетия XI века, и это не случайное совпадение: Европа собиралась с силами, чувствуя грозного врага в усиливающемся исламе. Запад переживал и по-своему оценивал вести о том, что турки-сельджуки овладели Сирией и омывающими ее морями, наконец, о том, что они вступили в Иерусалим, — и в эти же годы из Византии прибывали посольства с просьбами о помощи против турецкой угрозы. Уже Григорий VII, бывший папой в 1073—1085 годах, готовился вести ополчения на Восток и ради этого даже хотел прекратить свой спор с Византийской империей. Но мысль эта потонула в конфликте с императором Генрихом IV[58].
Глава II
Первый крестовый поход
Первому крестовому походу в значительной мере способствовала агитация, которую планомерно развивала в 90-х годах XI века Римская курия. Наконец на соборе в Пьяченце, в начале марта 1095 года, папа Урбан II обратился с первым призывом помочь восточным христианам, а затем все лето того же года он, сам француз по происхождению и клюнийский монах, с тем же призывом странствовал по Южной Франции, и прежде всего по ее «клюнийским» территориям. Подготовив таким образом паству, 18 ноября в Клермоне собрали собор, который подтвердил обязательность для всех христиан «мира Божия», а затем папа появился на открытой равнине близ города и, обращаясь к огромному множеству уже подготовленных и наэлектризованных слушателей, произнес знаменитую речь, на которую народ ответил криком: «Так хочет Бог!» Адемар, епископ Пюи, тут же преклонил колена и просил папу благословить его на поход. Тысячи народа последовали его примеру. Знаком вступления в «святое воинство» был объявлен красный крест, нашивавшийся на правое плечо.
Четыре хроникера пересказали нам речь Урбана II, и у каждого она звучит несколько по-своему. Скорбью об унижении Святой земли, поругании Иерусалима, святого места паломничеств, горит при передаче этой речи сердце смиренного Бодри, епископа Дольского. Именно это чувство было преобладающим у рядового человека крестоносной среды. Гиберт Новигенский дорожит в папской речи мыслью об избранничестве народов Запада, и особенно французов, которым дано совершить дело, преданное Израилем и выпавшее из рук людей Востока. Он подчеркивает в своих комментариях, что само папство всегда было сильно поддержкой Франции и что Урбан II — француз и клюнийский монах. У Фульхерия Шартрского нашли отражение соображения папы о долге вселенского братства, о подвиге, который должен заставить весь христианский мир забыть свои раздоры: «Вы, притеснители сирот, вы, грабители вдов, убийцы и клятвопреступники, похитители чужого права! Как вороны, чующие трупы издали, вы чуете и подстерегаете битвы... Послушайте нашего совета, бросьте этот меч, спешите на защиту восточной церкви, удержите руку от братоубийства и встаньте вместе против чужих». За целью возвращения Иерусалима таким образом выдвигается цель спасения от гибели восточных церквей, свободного единения с ними в акте братской помощи. Хроникер Сигеберт из Жамблу чертит картину движения западного мира, которому «прозвучала Божья труба», в духе идеального представления о смысле крестоносного действа: «Западные народы... в несметном числе... герцоги, графы, магнаты, знатные и незнатные, богатые и бедные, свободные и рабы, епископы, клирики, монахи, старики и юноши, а также юноши и девушки, все в едином порыве, без всякого принуждения, стекаются отовсюду — из Испании, Прованса, Аквитании, Британии, Шотландии, Англии, Нормандии, Франции, Лотарингии, Бургундии, Германии, Ломбардии, Апулии и других стран; отмеченные и вооруженные доблестью и знаком святого креста, они готовятся отомстить за обиды Божьи врагам христианского имени».
За этим хором, правда, звучали и скептические голоса; эти голоса «высмеивали проходящие через их землю отряды конницы, пехоты, толпы поселян, группы женщин и детей», считая, что они «находятся в бреду», «поражены неслыханной глупостью». Но их было немного. Вокруг царил небывалый энтузиазм. «Содеянное Богом дивно явилось нашим очам. Чудесной благодатью Божией столь многочисленные члены тела Христова, разнящиеся по языку и народности, сливались в одно тело, одно царство, с единым царем — Христом». Эккехарт из Ауры описывает человека, «который, услышав во сне кантику “Радуюсь” и пение аллилуйи, сам стал подпевать голосам поющих и проснулся, одушевленный таким жаром паломничества, что не нашел в себе покоя, пока не двинулся в путь к местам, где ходили ноги Спасителя». Больные, умиравшие в эти дни, ложились крестом на смертном своем ложе с головой, обращенной к востоку. Этьен Бурбонский свидетельствует, что лица умерших крестоносцев улыбались. Движение было поистине стихийным. Люди «заражали друг друга».
58
Папа Григорий VII дважды отлучал от церкви императора Священной Римской империи Генриха IV, но если после первого случая Генрих IV покаялся, то после второго он объявил Григория VII низложенным и способствовал возведению на престол антипапы Климента III. В результате последовавших перипетий Григорий VII бежал к норманнам в Салерно, где в 1085 году умер.