Перед лицом войск латинского Запада, вступавших на территории Византии, базилевс мыслил себя так, как мыслили себя его предшественники много веков назад в отношении германских и славянских варваров, которых они звали спасать империю и служить ей. Эту точку зрения отразила в своем повествовании византийская царевна Анна Комнина. Она не чувствует, замечает один из ее биографов, что римский мир рушится. Для нее античная цивилизация, центр которой перенесен в Константинополь, жива, и Восточная империя — единственная законная, организованная сила. Поставленная в центре жизни «второго Рима», вскормленная самыми гордыми традициями его, она верит, что варвары существуют лишь в виде низшей стихии, подлежащей использованию и обузданию.
В итоге длинного ряда переговоров, интриг и проволочек, во время которых Гуго даже побывал у византийцев в плену, а Годфрид оказался как бы в осажденном лагере за стенами Константинополя, — все бароны принесли императору вассальную присягу, в силу которой обязывались, по словам Анны, «все замки и города, которые они завоюют на пути, подчинить власти императора», а по выражению (значительно более благоприятному для крестоносцев) Раймунда Агильского, «без воли императора не удерживать ни города, ни замка, составляющих достояние империи». Так вольно или невольно заключен был греко-латинский союз, и, сопровождаемые греческими проводниками и небольшими отрядами греческого ополчения, крестоносцы двинулись на малоазийский берег. Первая победа была одержана ими (в начале июня) под Никеей. Еще до вступления их в город над ним взвилось знамя императора.
Эта победа так же, как и следующий успех под Дорилеей, были важными моментами, после которых движение крестоносцев по Малой Азии совершалось относительно свободно. Они страдали не столько от военного противодействия, сколько от трудных условий перехода по выжженной степи, недостатка воды и провианта. С печальным юмором описывает Фульхерий, как, потеряв множество людей и лошадей, крестоносцы вынуждены были седлать быков и переложить обоз на свиней и баранов. У Гераклеи разбилось единство крестоносного войска. Балдуин с Танкредом, отделившись от него, углубились в Киликию и овладели ее укреплениями. Затем, после споров с Танкредом, Балдуин проник в Великую Армению, занял ее, получив поддержку армянского населения, вплоть до Эдессы, где стал соправителем местного князя Тороса, а после его предательского убийства единственным государем — «графом».
Трудно сказать, сознавали ли крестоносцы все значение, какое получило в общем ходе завоеваний это предприятие. Путь по долине Евфрата был, пожалуй, единственной дорогой, по которой турки могли поддерживать свою военную силу в Сирии. Поставив здесь, на самых истоках Евфрата, прочный бастион, эдесские графы изолировали Сирию от багдадской ее базы. Во всяком случае, те полвека, которые продержалось Эдесское графство, были периодом поступательного движения латинской стихии на Востоке. Оно замедлилось и остановилось, даже пошло назад с падением Эдессы в 1147 году. Нужно заметить, что устойчивость латинского владычества обусловливалась дружелюбием армянского населения. Вообще же надо заметить, что поддерживать добрые отношения с местным населением крестоносцам удавалось не всегда, что и стало одной из причин непрочности их положения в завоеванных областях.
Остальное войско после более или менее длительных испытаний выбралось в Киликию и здесь вздохнуло свободно, встретив помощь со стороны местных христиан. Перед ним стоял теперь прямой путь на юг, и ближайшей целью была Антиохия. В дальнейшем движении к Иерусалиму крестоносцы рассчитывали на дружественные отношения со стороны правящей в Египте арабской династии Фатимидов. Теснимая турками, держава Фатимидов при известных условиях могла стать союзницей христиан.