Столь же резкое противодействие вызвали все попытки Фридриха вмешаться в дела Латинской Византии и его притязания на власть в ней. Ее судьбы должны были завершить свой роковой круг без участия римского императора. В лице первых своих государей — Балдуина, через год пропавшего без вести в схватке с валахами, и Генриха, продержавшегося одиннадцать лет, — Латинская Византия имела деятельных правителей. Но вся их энергия ушла на борьбу с центробежными силами в империи и с врагами на ее границах. Жизнь империи напоминала непрерывно задуваемое ветрами пламя. Далекая от того, чтобы быть опорой Латинской Сирии, она, напротив, оттягивала к себе силы и ополчения Европы. Перетекающие одно в другое правления Пьера де Куртене (внука Людовика Толстого), его жены Иоланты, их сына Роберта отмечены бесплодными усилиями укрепить власть, редкими подвигами мужества, частыми попытками сговоров и родственных союзов то с греками, то с болгарами. Лишь семь лет правления Иоанна Бриеннского, иерусалимского короля и опекуна еще одного сына Пьера де Куртене и Иоланты — малолетнего Балдуина II, Латинская империя жила относительно спокойно.
Многолетнее царствование Балдуина (1237—1261) было долгой и бесславной ее агонией. Вечно нуждавшийся в деньгах и в военной силе, император провел большую часть своей жизни в странствиях по европейским дворам, распродавая действительные и мнимые святыни своей земли, сеньории и титулы и даже, как гласит предание, заложив венецианцам собственного сына. В 1261 году Михаилу VII Палеологу не стоило большого труда вернуть Константинополь греческой власти, после чего правление латинян удержалось только в Ахее, Эпире и на островах.
Глава VI
Падение крестоносного энтузиазма
Многие причины мешали в XIII веке концентрации западных сил для борьбы с исламом. Но меньше других бросалась в глаза современникам та, которая была главной: мир за время между Первым и Четвертым походами сильно изменился. Это равным образом касалось тех, кто собирался под знаменем креста, так и тех, кто жил под знаком полумесяца. В Европе большая вода народного возбуждения, высоко поднявшаяся в весну крестоносного движения, широко разлилась и завертела на своих путях много новых колес, которые затем и увели эту воду на свою работу. Из мечты найти свою долю за синими волнами Средиземного моря, у подножия Ливанских гор, вырастало желание искать ее дома, в повседневном труде и переустройстве жизни.
С Иерусалима христианам в первую минуту показалось, что все рухнуло в Латинской Сирии. Но когда утихли первые вопли отчаяния, когда улеглась пыль, поднятая катастрофой, то обнаружилось, что кое-что — и, может быть, главное — сохранилось. Почти ни один из торговых кварталов не был уничтожен, а временно опустевшее Средиземное море вскоре снова заполняют караваны судов. Огромная держава, объединенная рукою Саладина, где теперь Сирия и Египет были подчинены одной власти, радушно открыла свои рынки вчерашним врагам.
В единстве власти было известное удобство для коммерческих сношений. Обороты возрастали, и в левантской[80]торговле наступал новый расцвет. Он охватывает не только Италию и юг Франции, которые и прежде участвовали в ней, но Рейн, Рону с Соной, пути, ведущие к Сене и дальше, к Фландрии, морю и Англии. Внимательнее начинает присматриваться к прежнему своему неприятелю христианский гость Сирии. Не только хлопок и сахар Палестины, перец и черное дерево Египта, самоцветные камни и пряности Индии ищет и ценит он у своего иноверного соседа. Он начинает разбираться в том культурном наследстве великого античного Востока, которого хранителем и передатчиком стал сарацин. Открывающийся мир не мог не ослепить его своими красками, не подчинить своему обаянию. Это обаяние неизбежно должно было постепенно смягчать остроту столкновения двух культур. И если уже суровый Ричард Львиное Сердце обменивался любезностями с Саладином, этим истинным джентльменом ислама, то еще естественнее, что в 1228 году Фридрих II Гогенштауфен, ученик сицилийских арабов, не желает понимать непримиримую позицию Григория IX. Все шире становится в западном обществе спрос на арабские географические карты, учебники алгебры и астрономии, все глубже проникаются европейцы красотой арабского зодчества.