— Ну…
— Эти все заранее знали, — злобно прошипел он он. — Они уже тогда понимали, чем дело кончится! Через несколько часов после начала «звездеца»! Как всегда, блин, что за жизнь… Себе жизнь выторговали, а от наших семей даже пыли не осталось.
— Слушайте, — задумчиво промолвил Семен, как будто слова Лехи его не касались и вообще, все это понарошку, на экране монитора. — А ведь если вирус этот не сразу проявляет себя, то он уже может быть везде… Сколько людей уехало или улетело из Ижевска после теракта? Аэропорт у нас и в Москву, и в Питер народ отправляет, и во всякие Самары. Эх, новости бы посмотреть, а лучше в Сеть выйти…
Здравомыслие Семена опять попало в яблочко, оторвав нас от возмущенного обсуждения удмуртской власти. Удивительный он человек — на вид розовощекий Емеля-дурачок, а на деле все больше молчит, терпеливо слушает, а уж если что скажет, то всегда строго по делу и в точку. Так скажет, что удивятся — и как же мы сами, такие умные, об этом не подумали?
— Тарас Тимофеевич, что еще по радио передавали? Или по телевизору?
— Так не работают они, — пожал плечами дед. — Свет-то у нас еще есть, а вот телевизор да радио сегодня с самого утра молчат. Хотел «доброе утро» послушать, хотя б московское — но приемник только шипит, и все. Я крутилку повертел, везде одно и то же. Вчера только говорили, чтоб все дома сидели и никуда, значит, не высовывались. Да только мне все одно надо выйти, недалеко, в магазин сходить хоть за хлебом…
— А знаете, сидите-ка дома, Тарас Тимофеевич, — поднялся Леха. — Мы сходим и все Вам принесем. Что еще нужно купить, кроме хлеба?
— Крупы возьмите, ребята, да можете водочки, полушку, а то и две, когда теперь завоз-то еще будет, — воодушевился старик и полез в карман висящей на крючке в прихожей потрепанной фуфайки. — Я денежку дам, погодите.
Семен, решительным жестом отказавшись от денег Тараса Тимофеевича, поспешил вслед за выскочившим на улицу Лехой в магазин, а мы с Ванькой вышли во двор на перекур. Уселись на старенькие крылечные ступеньки, упруго гнущиеся под нашим весом — мне сразу вспомнились детские поездки на огород к тете, там было похожее крыльцо из нестроганых досок, тонких и гибких. Неказистый серенький домик, небольшой и не слишком опрятный огород — все точно так же привычно и знакомо, как и пятнадцать лет назад, даже запах деревни остался прежним.
— Все интереснее получается, — заговорил Ванька со злой досадой. — Подумай сам. Кто за все это отвечает? Наше паскудное правительство. Теракт в главный государственный праздник, а потом больше полумиллиона жизней вот так вот, в труху… Там же наши родители были, Димыч, у Лехи вон мама, девчонка его, Оля. Я просто пока вообще не могу это все в голове уместить, все обещаю себе, что потом думать буду, а то, блин, того и гляди додумаюсь, свихнусь и буду пузыри из слюней пускать.
— И не говори, — негромко ответил я, чувствуя, как внутри разверзается бездонная рана, с которой еще только предстоит помучаться. Она будет моей спутницей до конца, и сейчас, когда я пишу эти строки, она все так же саднит. — До меня пока тоже, кажись, не добралось еще. То есть, я вроде бы понимаю, что ни семьи, ни дома больше нет, но сам удивляюсь, что пока держусь. Просто это ведь никогда не отпустит, сколько бы мы сейчас не протянули.
— Хотя вру, Димыч, — признался Ванька, затянулся, слегка поперхнувшись, и продолжил. — Сегодня вот видел во сне, что сижу я дома с матерью, она с работы пришла, что-то приготовила — как всегда, короче. И вот поели мы, пьем чай, телек на фоне бормочет, я уж думаю спатеньки идти — завтра смена с шести — и как бабахнет! Точнее, звука я никакого не слышал, просто свет, яркий, аж черепу изнутри горячо. Я даже как будто бы ослеп, но это же сон… И все замерло, и слышу тихий голос мамы — иди, говорит, отсюда. Хорошо, что тебя здесь не было.
Под конец фразы голос Ваньки немного дрогнул, он выдавил из себя некое подобие кривой усмешки и еще раз жадно затянулся. Я с пониманием смотрел на друга и на его слегка заблестевшие глаза, которые он быстро опустил, принявшись изучать ползущую по башмаку божью коровку. Я не знал, как подбодрить его, потому что мучался теми же мыслями. Наверное, каждый из нас в течение дня ловил себя на мысли о том, что же пережила его семья, осознав, что через долю секунды их ждет быстрый и страшный конец.
Не было ни малейших сомнений, что они успели о чем-то подумать, наш мозг способен воспринимать и перерабатывать информацию за тысячные доли секунды, за это время он нередко даже успевает прийти к каким-то умозаключениям — об этом нам еще в школе говорил учитель физики. Не знаю, откуда ему такое известно, но я всегда с интересом и доверием внимал тому, что вещает этот умный и глубоко пьющий человек. Он всем рассказывал одну и ту же историю про мужчину, попавшего под трамвай по пути в магазин — как его голова катилась по дороге и думала «ни фига себе, за хлебом сходил».