И так он лежал, тихо-тихо, и вскоре сознание оставило его навсегда, а за ним ушла и сама жизнь. Остывающее тело неподвижно лежало на полу, до тех пор, пока дверь не открылась, и кто-то не вошел в темный кабинет.
Оверчук как раз "решал вопросы" с милицией, поэтому Владимир Сергеевич был один, когда столкнулся с подъехавшим на такси Джозефом Биллитоном. Тот был бледен, взволнован, путал русские слова с английскими, и вообще выглядел так, как будто его привезли на расстрел.
– Владимир, это правда, что животные разбежались?
– Это правда, Джо. - кивнул Дегтярев.
– Что мы должны делать?
– Оверчук берет все на себя, но я ему не верю. Он скорее нас перестреляет, чтобы мы не проболтались, чем этих обезьян. Я сейчас буду звонить всем, кто с этим хоть как нибудь связан. Пусть объявляют комендантский час, чрезвычайное положение, карантин, что угодно, но это следует остановить. Вам тоже следует предупредить своих, в Америке. Вы не давали еще туда наши новые результаты?
– Нет, я жду отчета от Сергея. Меня же попросят обратиться к психиатру, если я позвоню им и скажу, что у нас мертвые обезьяны питаются живыми. Надо будет отправить видеоматериалы, отчет и все, что у нас есть.
– Это верно. Я тоже не буду говорить, что некоторые из разбежавшихся животных мертвы. Скажу, что они просто носители опасного заболевания.
– Они же вам не поверят. Мы сами много раз говорили, что этим вирусом заразиться почти невозможно.
– Я не буду говорить все. Скажу, что получили новый, опасный штамм, и им заражены животные. А потом уже расскажем все, когда на руках будут материалы.
– Кому вы собираетесь звонить?
– Своему руководству. Если они не смогут расшевелить городские власти, то я тоже не смогу. Если я сейчас расскажу об этом следователю, то он меня арестует, меня продержат в камере как минимум до утра, а затем время будет безнадежно упущено.
– Почему вы так думаете? Опасность слишком высока, чтобы просто держать вас в камере.
– Именно поэтому. Следователь должен показать, что он "прореагировал" на сигнал опасности. Он запрет меня в клетку, и сядет писать свои рапорты, протоколы, не знаю, что они там в таких случаях пишут. Потом он потребует привести меня к нему и будет старательно подгонять дело к тому, что он ни в чем лично не виноват. Все. Это нормальная бюрократическая реакция. Я лучше бы обратился к военным.
– У вас же есть военные на связи. Из этого, как его… закрытый город…
– Горький-16.
– Верно.
– Попробую им позвонить, я сразу не подумал. - согласился Дегтярев. - Там даже не знакомые, а мой двоюродный брат. Может быть, они сообразят быстрее, что следует делать. И надо найти диски с видеозаписями с камер слежения в виварии. Мы делали копии, и они должны быть где-то в лаборатории. Если мы пошлем эти записи, то нам поверят быстрее. И в любом случае, я не буду им звонить, пока Оверчук рядом. Если и есть люди, которым я доверяю меньше, то я с ними не знаком.
– Понимаю. В крайнем случае, попробуем действовать через меня. Я поднимусь к себе в кабинет, поищу записную книжку, и диск со своим отчетом. Может быть, это поможет заставить кого-то двигаться быстрее.
– Дать вам фонарик? Света нет, и до утра не будет.
– А как же вы?
– Я возьму у охраны. У них их несколько.
– Тогда давайте.
Биллитон взял фонарь у Владимира Сергеевича и убежал в здание, а Дегтярева окликнул следователь, так и стоявший со своими бумагами у капота милицейской машины.
– Владимир Сергеевич, когда сможете уделить мне внимание?
– Послушайте… Давайте я завтра приеду к вам, в ваш кабинет, и все расскажу, что знаю. Меня все равно здесь не было во время взрыва, я ничего не видел, а сейчас у меня на руках чрезвычайная ситуация. Нет электричества, отключились холодильники с культурами, вся работа летит в тартарары. Войдите в мое положение. Надо спасать ситуацию.
Следователь задумался. Разумеется, есть определенный порядок, но он был все же нормальным человеком и понимал, что таскать на допросы людей, у которых в этот момент дом горит, не всегда разумно. Налицо сам факт взрыва, известно, что взрывное устройство забросили с улицы, и забросил его не директор. Ему уже отдали кассету с записью с камер слежения, где взрыв запечатлен, а значит, будет видно, как бомба попала во двор. Так стоит ли сейчас приставать к людям, и мешать им работать? Не стоит.
– Хорошо. Скажите мне лишь одно - кто это мог сделать, по вашему?
– Не знаю. Или просто хулиганы, или "зеленые", "Гринпис" какой нибудь. Здесь проводились эксперименты на животных. Других теорий у меня нет. Животные разбежались.
– Это опасно?
Дегтяреву хотелось сказать: "Это настолько опасно, что я посоветовал бы тебе, парень, взять свое оружие, эту машину, погрузить в нее свою семью, или только жену, кто там у тебя, если я вижу только обручальное кольцо, и валить из этого города так далеко, как только сможешь". Но Владимир Сергеевич этого не сказал. Почему? Для себя это он обосновал тем же, чем обосновывал это Биллитону. Поднимать панику в городе должны были специально предназначенные для этого люди, а не сам Дегтярев и какой-то следователь, даже фамилию которого он не запомнил. Но на самом деле причина была другая - страх. Страх того, что следователь скажет: "Чем же вы, сволочи, здесь занимались, в центре моего города?". Страх того, что его сразу поволокут в камеру, а его собственная семья останется без его защиты. Страх того, что следователь достанет из-под пиджака свой пистолет, который висит там, в кобуре на боку, и просто застрелит Владимира Сергеевича, и будет прав.