— Тогда из Спецакадемии бронегруппа придет. Основные силы то там. Там и народу много, и даже школа есть. Через пару недель откроется, точнее. Наших детей туда отвезем.
— Артиллерию там не догадались поставить?
— Плохо о нас думаешь. — усмехнулся собеседник. — И там Д-30[3] стоят, и у нас три «Подноса»[4] есть. Впрочем, минометы и у них есть, но побольше наших.
— «Сани»[5] что ли?
— Они самые. От нас до академии два километра всего, так что с гаубицами вместе перекрывают большой сектор.
Два километра. Если исходить из того, что второй вход в хранилища точно в Спецакадемии находится, склады то немаленькие получаются. Они же не просто тоннелем сделаны, если два километра (как минимум) в длину, то сколько в ширину? И сколько там вообще уровней?
— Пойдем, чайку попьем. Там еще из Академии народ заехал с вами познакомиться. — сказал Игорь.
— Пойдем. — согласился я. — Мне тоже интересно.
Мне действительно было интересно. По всему выходило, что в Спецакадемии обосновались эфэсбэшники, и, насколько я понимаю, наиболее боевая их часть, все спецподразделения, что были прикреплены к УФСБ по Москве и области, а заодно центрального подчинения. Можно сказать, коллеги наших Пантелеева с Соловьевым, но из несколько конкурирующей организации. Впрочем, без нездоровых проявлений этой конкуренции. Кстати, прошлое самого Игоря меня тоже здорово интересовало, не похож он совсем на кабинетного человека, да и просто на охранявшего объекты — тоже. Не выдержал, спросил. Оказалось, служил в контртеррористическом управлении, но не в Москве, а в Управлении по Питеру. Потом официально вышел в запас, устроился в частное агентство, в какое приказали.
Рассказывал теперь он это легко, потому что мы оба понимали, что всем этим тайнам прошлого в нынешнем мире цена хрен целых хрен десятых. Нет уже ни ФСБ, ни Управления по Санкт-Петербургу, даже террористов не осталось. Вообще ничего не осталось. Не веришь — выгляни за забор.
Возле нашей техники на площадке стоял БРДМ-2, выглядящий совсем как новый, двойник того, что во дворе на Малой Никитской стоял, и УАЗ с удлиненной базой, явно бронированный, из последних, что для Чечни делали. Хорошая машинка. А вот «бардак» удивил. Хотя, чего тут удивительного? Машину удачней для такого времени и придумать трудно. Все, что поновее, лучше держать про запас, для дел серьезных, а «бардак» с его легкой броней, но высокой проходимостью, мощным вооружением и объемистым бензобаком очень даже хорош. Недостатки есть, разумеется. Например такой недостаток, что иначе чем через верхние люки его не покинуть и внутрь не залезть, но для езды на броне это не критично. А то, что он априори сильнее любого небронированного транспорта, это важно. Так что я от такого в нашей колонне при походе в «Шешнашку» нипочем бы не отказался. Если бы кто предложил.
Чаевничать собрались в одном из залов административного корпуса, переделанном под столовую. Чай разливали из самого настоящего самовара, к моему удивлению. Ну, надо же, вот фанаты то чайной церемонии! Народ из академии приехал все больше серьезный, по мордам видно. И явно с нашими «подсолнухами» знакомый, потому что разговор у них шел оживленный, как будто не чай пьют, а водку.
Увидев меня, Соловьев представил меня как «командира партизанского отряда», «примкнувшего и сочувствующего», в общем — издевался, как хотел. Но такое представление было встречено доброжелательно, все по очереди пожали мне руку, представились. Запомнил я всего двоих — подполковника Нестерова, белобрысого красномордого дядьку пугающих габаритов, и молодого старлея с гранатометом ГМ-94, новой мощной штукой для стрельбы 43 мм гранатами, специально для городской войны сделанной. Старлея звали Димой.
Чаевничали час примерно. До чего договорились, так это до того, что завтра в «Пламя» прибудет первая группа «академиков», которые вместе с нашими начнут планировать мародерские операции в брошенных подмосковных торговых центрах. Теперь уже всем все равно, так что совесть спит спокойно. Можно грабить.
Затем Соловьев дал команду к отбытию, и мы засобирались. Через минуту уже сидели на броне, а двое доценковских бойцов, проверив, что делается за воротами, распахнули металлические створки. И колонна выбралась на улицу. Следующей точкой маршрута была улица Автопроездная. Пантелеев настоял, чтобы мы посетили здание института. Зачем — он и сам точно не знал, но сказал, что может быть, мы обнаружим что-то интересное. Компьютеры ли, документы, что угодно. На месте разберемся.
Путь через город начал у меня вызывать тяжелую депрессию. Я был рад, что не смог принять предложение Доценко присоединиться к «племени» на автобазе. Смотреть на такое постоянно через забор — сам в петлю полезешь. Город умер. Город был убит. Жизнь из него ушла, но не это было самым мрачным. В него вошла НеЖизнь. Что-то намного более жуткое, чем сама смерть. И присутствие этой самой НеЖизни ощущалось постоянно. Куда бы ты не глянул, ты везде видел ее. Были ли это бестолково бредущие или смотрящие вслед машинам ожившие трупы, были ли это обгрызенные останки тех же зомби или людей на тротуарах, были ли это выбитые окна домов или не смытые дождем пятна запекшейся крови на тротуарах. Все пугало, все вызывало тоску. И венчали картину пожары в опустевшем городе. Жуть.
Учебный Центр «Пламя», расположенный в лесу, между озером и его старицей, где кипит жизнь, и люди работают, сейчас казался просто раем на земле. А здесь… мне казалось, что тысячи мертвых глаз следят за мной из тысяч мертвых окон, что сам воздух здесь враждебен любой жизни и я даже как будто боялся вдыхать глубоко. Страшно было в Москве, очень страшно. Так страшно, что хотелось бежать отсюда без оглядки и никогда не возвращаться.
Я вновь натянул маску на лицо и закрыл глаза тактическими очками. Как будто это должно было сохранить меня от того мертвого взгляда, которым смотрел на меня мертвый город. Словно я скрыл свое лицо, и он меня никогда не узнает. Это было бы смешно, но я заметил, что все сидящие со мной рядом на броне чувствуют себя неуютно. Тот же Копыто, которого я, наконец, рассмотрел, и выяснил, что это «контрабас» из Костромы, рыжий, конопатый и круглолицый, и тот старался держать машину как можно дальше от всех стен и окон. Странное ощущение, что на тебя могут броситься откуда угодно. Или ты заразишься чем-то плохим, излишне приблизившись.