Борьба между православными и латино-униатами в эту эпоху происходила почти во всех углах Западной и Южной Руси, вошедшей в состав Речи Посполитой. Меж тем как в Киевской области перевес был на стороне православных, в Северо-Западной Руси брали верх латино-униаты, несмотря на горячее им сопротивление. Примером такого сопротивления могут служить половчане. По сеймовой конституции 1632 года решено было разделить Полоцкую епархию между православным и униатским архиереями: последнему назначен местопребыванием Полоцк, а первому Могилев. Но в Полоцке значительная часть жителей еще крепко держится православия. Отсюда видим настойчивые жалобы со стороны преемника Кунцевича, Антония Селявы, на полоцких мещан, которые поднимали против него бунты и даже покушались на его жизнь. Так, однажды, когда он плыл в лодке по Двине из Полоцкого замка в монастырь Борисоглебский, в него с берега сделаны были два выстрела из мушкета; но пули пролетели мимо. Далее полоцкое духовенство жалуется, что окрестные мещане не ходят в его церкви и не хотят совершать требы у попов униатских; не упускает оно обжаловать в ратуше и такой случай, когда униаты-родители позволяли своей дочери выйти за православного и венчаться в православном храме. Нередко встречаем со стороны католико: и униатов предъявленные властям протестации на то, что православные половчане ругаются над образами Казимира и Иосафата (Кунцевича) и другими латинскими иконами, называют униатскую веру «дьявольскою» и т. п. Очевидно, религиозная вражда здесь доходила до ожесточения. Городские власти, конечно, на стороне латино-униатов, а православных открыто притесняют и, в случаях тяжбы, выказывают явное пристрастие. Так, они бросают в тюрьму мещанина за то, что он назвал Кунцевича только «велебным», а не благословенным. Для распространения унии власти не брезгали никакими средствами: например, преступники, чтобы избежать наказания или смягчить его, принимали унию; даже убийцы таким способом избавлялись от смертной казни. В свою очередь, гонение на православие вело и к таким последствиям: в 1633 году, во время войны с Москвою, половчане не радели обороною города, и при нападении московского войска он был сожжен. Напротив, могилевцы, довольные водворением у них православной кафедры, в этой войне помогали полякам провиантом, амуницией и т. п.; за что были награждены мостовым сбором.
Что вероисповедная борьба, кипевшая в пределах Речи Посполитой, нередко принимала весьма жестокий и кровавый характер, тому, кроме фанатизма, способствовали также грубость нравов и господство суеверий, которыми отличалась данная эпоха. Эти черты ярко отражаются в судебных процессах того времени. Мы встречаем подаваемые в суд жалобы на порчу здоровья или другой какой вред, который будто бы насылали люди, занимавшиеся колдовством. Судьи серьезно разбирают такие жалобы и приговаривают обвиненных к жестоким наказаниям. Например, в 1631 году видим долгий процесс, возбужденный по обвинению одной попадьи (Раины Громыкиной) в чародействе. Начатый в Новгородском суде, этот процесс окончился в Минском трибунале, который приговорил обвиняемую к пыткам и затем к казни. А в 1643 году полоцкий магистрат приговорил к сожжению одного мещанина (Василия Брыкуна), также обвиненного в чародействе. Следовательно, не только простолюдины, но и члены городского самоуправления и сами высшие суды, состоявшие из людей, казалось бы, наиболее образованных, были одинаково исполнены невежественных и грубых суеверий.
В ту же эпоху борьбы с унией из ревнителей и мучеников православия особенно выдвигается брест-литовский игумен Афанасии Филиппович.
Деятельность его, между прочим, связана с историей самозванца Лубы. Когда последний мальчиком был отдан на воспитание Льву Сапеге, то канцлер обучение его вверил именно Филипповичу, как человеку очень образованному, и тот семь лет занимался этим обучением, вероятно не вполне сознавая, к чему готовили мальчика. Потом он постригся в виленском Святодуховом монастыре и отдался подвижнической жизни, а вместе с нею усердной борьбе против унии. В бытность его наместником Дубойского монастыря под Пинском, канцлер литовский Станислав Радивил отобрал от православных эту обитель и отдал ее иезуитам. Филиппович отсюда удалился в ближайший Купятицкий монастырь, известный своей типографией, в которой печатались церковные книги. В 1637 году он отправился для сбора подаяний в Белую Русь; а отсюда пробрался в Москву, был принят там радушно и подал царю Михаилу Феодоровичу описание бедственного положения православной Западнорусской церкви. По возвращении своем, митрополитом Могилою он был поставлен на игуменство брестского Симеоновского монастыря, при Луцком епископе Афанасии Пузыне, к епархии которого принадлежал Брест. (Этот монастырь Св. Симеона, по решению короля, был оставлен за православными и находился под покровительством знатной фамилии Дорогостайских.) В качестве шумна он не раз ездил в Краков и Варшаву, где подавал королю и сенаторам горькие жалобы на притеснения, чинимые православию; причем пророческим голосом грозил Речи Посполитой страшными бедствиями, если уния не будет уничтожена.