— Серёжа! — окликнули меня сверху.
Точнее, шеф окликнул. Я его голос никогда не спутаю ни с чьим другим. Я поднял глаза. Дегтярёв стоял в окне кабинета Биллитона, вполне живой.
— Владимир Сергеевич, как вы? — спросил я.
— Серёжа, нормально. А ты всё правильно сделал, я всё видел. Он был мерзавцем. — Он потёр ладонью лицо, я увидел бинт на руке. — А мы опоздали объявить тревогу. Трусость — страшный порок, Серёжа. Я сейчас успел позвонить военным, Кириллу Гордееву и объявить о биологической угрозе. Может, мне и поверили. А может быть, и нет. Кирилл не самый главный в системе, его полномочий объявить тревогу на всю страну не хватит. Сейчас я позвоню в милицию, затем в мэрию, а затем позвоню в МЧС. Но я не буду этого делать, пока ты не уедешь отсюда и не направишься ко мне домой. Это важнее, а у меня осталось мало времени. Это приближается. Возьми всё оружие, которое видишь, не трогай только пистолет Оверчука. Это орудие убийства. Ещё одно орудие убийства у меня, и пусть оно здесь и останется. Возьми вот это…
Дегтярёв исчез в окне, затем сказал: «Лови!» — и бросил что-то вниз. Белый полиэтиленовый пакет, в котором что-то звякнуло, упал прямо мне под ноги. Я заглянул в него. Там лежала связка ключей. Я вопросительно посмотрел на шефа.
— Раз уж ты приехал, хоть я тебя и не ждал… Спустишься в лабораторию, откроешь хранилище номер два, — сказал шеф. — Вытащишь оттуда два оранжевых пенопластовых блока, заберёшь с собой. В блоках, внутри, титановые капсулы с исходным вирусом. Разбить, сломать или что-то ещё сделать с этим хранилищем невозможно. Вирус в сухом состоянии, так что о каких-либо температурных условиях тоже заботиться не надо. Отдай их Кириллу. Понял?
— Да, понял, — кивнул я. — А как насчёт разрушенной биозащиты в здании?
— Ты серьёзно? — Он нашёл в себе силы усмехнуться. — Вирус уже вырвался. Ты сам знаешь степень его заразности. К тому же пока ты живой, он ничем тебе не грозит. Неужели ты сам этого ещё не понял? Здоровее будешь!
Я хмыкнул, пожал плечами. А ведь верно, чего теперь-то бояться? Зато у меня будет гарантированный иммунитет против гриппа и любого вирусного заболевания. Даже СПИДа могу не бояться. Плохо, что ли?
— Все животные разбежались, эпидемия начнётся уже сегодня ночью, — продолжил Дегтярёв. — Это неизбежно. Апокалипсис начинается, мёртвые пойдут по Земле. Коля Минаев обратился и напал на меня. Я убил его выстрелом в голову. Джим Биллитон тоже обратился, и его тоже убили выстрелом в голову. До этого Ринат выстрелил в него из ружья, в грудь, но Джим даже не поморщился. Стреляй в голову. И увози мою семью в Садов. Я успел сказать Кириллу о вас, он ждёт. Всё, езжай, не забирай мои последние минуты, я хочу успеть позвонить семье. Ты понял меня? Что ты молчишь, как пень?
В голосе шефа послышались нотки отчаяния. Я закивал, крикнул:
— Я понял!
— Я скажу им, что уехал с военными в секретный центр, в Кош-Агач, в Горный Алтай, иначе Алина никуда не поедет. И ты это подтверди, понял? Скажи им, что позже мы встретимся в Горьком-16. Скажи им правду позже, лишь когда приедете в «Шешнашку». Обещай мне это.
— Я обещаю, — кивнул я.
Я почувствовал, что начинаю плакать. Я никогда в жизни не плакал, даже в детстве, кажется. Только когда погибли родители и после похорон бабушки, в одиночестве. Слёзы залили глаза, защипали, я заморгал.
— Тогда собирай всё оружие, что видишь, возьми контейнеры и иди, — махнул он рукой. — Я уже не выгляну из окна, а если ты попробуешь подняться ко мне, я застрелюсь раньше, чем собирался. Иди.
— Прощайте.
— И ты прощай, Серёжа.
Дегтярёв исчез из оконного проёма, и вскоре оттуда послышался разговор. Он ещё кому-то дозвонился. Ну и пусть, может, и выйдет из этого что-то.
Я подошёл к трупам Рината и Володи, подобрал похожие на «калаши» дробовики «Вепрь», взял запасные магазины, фонарики, радиостанции «Кенвуд». Сейчас заберу контейнеры из хранилища, а заодно и зарядники из караулки прихвачу. И тихо уеду. Но пистолет Оверчука подберу всё равно, не побрезгую. Зашёл в проходную, подобрал с пола «Грач», протёр его от крови полой плаща убитого. Затем нашёл на нём подвесную кобуру и два запасных магазина на поясе. Почему-то вспомнилось, как я снимал с убитого возле Алханкалы «духа» добротную китайскую разгрузку, а потом отстирывал её от крови — пуля пробила тому сонную артерию.
Подвесил пистолет под мышкой, прицепил кожаные подсумки с увесистыми магазинами на ремень. Мой дробовик теперь тоже орудие убийства, и что же, мне и его выбрасывать? Не дождётесь.
До хранилища добрался без приключений. Людей в здании не было, животных тоже. Но шёл осторожно, светя фонарём и проверяя каждый шаг. Сейф открылся легко, два оранжевых пенопластовых блока, размером в два кирпича каждый, нашёл сразу. Обратно шёл уже опасливей — висящие на плече «Вепри» вместе с контейнерами мешали держать оружие. Надо было с рюкзаком сюда идти.
Дегтярёв Владимир Сергеевич
20 марта, вторник, очень раннее утро
Владимир Сергеевич успел дозвониться многим. Его воспринимали по-разному. Последний, кому он позвонил, был следователь, приезжавший сегодня в институт. Именно он, кажется, воспринял Владимира Сергеевича всерьёз, выслушал его рассказ о том, что Оверчук убивал здесь людей, пытаясь замести следы, и пообещал срочно принять меры. Но больше всего Дегтярёв рассчитывал на Гордеева, своего давнего друга, который был слишком большим авторитетом в такой области, как биологическая угроза, и не прислушаться к нему просто не могли.
Он позвонил домой, разбудив жену. Они поговорили минуты три, после чего он ей сказал, что уезжает с военными специалистами в лабораторию в Кош-Агаче, что в Горном Алтае, и когда вернётся обратно — неизвестно. Отвертеться, дескать, не может, дело идёт к катастрофе. Она пришла в ужас, начала требовать сказать, куда она может приехать, или хотя бы пусть скажет, когда он вернётся, но он ответил, что хода к нему нет, что вылетает военным бортом. И сколько он проведёт там времени — неизвестно, потому что никто толком о новом вирусе не знает, а потом он наверняка окажется в «Шешнашке», у Кирилла. Она заплакала, но он всё же вырвал у неё обещание во всём слушаться Сергея Крамцова, который вскоре приедет и который всё знает. Он знает, что следует делать, потому что завтра в Москве начнётся эпидемия, это он говорит ей так точно, как только может знать профессиональный вирусолог. Затем он попрощался с ней, пожаловавшись на то, что садится батарейка в телефоне, которая и вправду садилась, напоминая о себе настойчивым писком, после чего отключился.
Вот так всё и произошло, как уже не раз происходило в истории человечества. Любознательные и беспечные, как дети, учёные довели его до очередной катастрофы, и возможно — уже последней. Разумеется, они не предполагали такого конца своего эксперимента и не стремились к нему, но как они вообще додумались начать эти работы? Ехать на край света в поисках вируса, который встречается в организме одной-единственной глубоководной рыбы, при помощи которого вудуистские колдуны, согласно легендам, создавали зомби. Затем этот вирус модифицировали, и новый штамм оказался легко и быстро мутирующим, и первая же мутация оказалась сверхвирулентной, потому что вирус таким способом осуществил то, что заложено природой во всё сущее. Он оказался даже близок к понятию «идеальный вирус», потому что вирусы, убивающие своего носителя, скорее «испорченные», «некачественные», они тем самым совершают самоубийство, а этот вирус, «Шестёрка», встраивается в организм, объединяется с ним, даже защищает его от других вирусов и прочей заразы. А если носитель всё же погибает, то вирус перестраивает организм так, что возвращает его к жизни, пусть и в чудовищно извращённой её форме.
Дегтярёв чувствовал, что смерть приближается. Совсем недавно его тошнило, а теперь тошнота ушла, и по всему телу разливалась свинцовая слабость. Если он протянет ещё немного, то уже не сможет заставить себя взять в руку пистолет и превратится в безмозглого вурдалака, привязанного к собственному столу. Он посмотрел на толстую синтетическую верёвку, которая тянулась от его колена до ножки стола, так туго намотанную, что нога ниже колена онемела, посмотрел на труп Николая Минаева, измаранный кровью, уставившийся неподвижными глазами в потолок. Теперь у него были просто глаза покойника. Покойные. Не было уже в них той жути, которая была, когда он восстал и пошёл по земле.