Но в прибрежном Антверпене, новой столице европейской торговли в XVI в., это ограничение скорее мешало торговцам. Перец из Индии, серебро из Нового Света, ткани из Англии и металлы из Германии – все проходило через этот портовый город. Покупатели и продавцы разъезжали по всей Европе, в каждый момент времени они были должны кому-то и им тоже кто-то был должен, число долговых расписок исчислялось дюжинами, а иногда сотнями, и каждая из них была уникальной, с уникальным сроком погашения. Чтобы торговля могла беспрепятственно продолжаться, им всем нужен был более гибкий кредитный инструмент, который помог бы точнее определять активы и пассивы. Поэтому примерно в 1520 г. они согласились считать коммерческий вексель передаваемым. (Трудность заключалась в реформировании правовой системы таким образом, чтобы риск невозврата кредита также стал передаваемым [22].)
Очень быстро возникла «международная республика денег», общая стоимость которой во много сотен раз превосходила стоимость товаров, которые она финансировала [23]. Теперь вместо того чтобы торговаться с местными покупателями и поставщиками, предприниматель мог собрать деньги, необходимые для оплаты своей следующей экспедиции за индийским перцем, продавая долговые расписки (векселя) на фондовой бирже Антверпена. Изумительная ликвидность публичных рынков капитала давала купцу простой способ собрать деньги, хеджировать риски и определить текущую рыночную стоимость своего товара. Расписки, которые он продавал, могли сменить множество рук еще до того, как его корабли бросали якорь в порту назначения: двадцать раз было вполне распространенным числом, и в сотне тоже не было ничего необычного. Иногда продавцами расписок двигало стремление получить прибыль или сократить убытки (цены на перец были печально известны своей неустойчивостью); иногда держателю векселя требовалось срочно получить наличные для тех или иных целей. Расписки, выданные наиболее зарекомендовавшими себя торговыми предприятиями (например, купеческим домом Фуггеров), переходили из рук в руки почти как сегодняшняя бумажная валюта [24].
Результатом всей этой новой рыночной деятельности было более широкое участие и континентальная интеграция в области финансов. На фондовой бирже в Антверпене было представлено около 5000 продавцов из всех европейских стран. «Там можно было услышать смутный гул всех существующих языков и увидеть пеструю мешанину всевозможных одежд – одним словом, антверпенская биржа казалась небольшим мирком, в котором объединились все части большого мира», – рассказывал один из купцов [25].
Отдельным индивидуумам больше не приходилось заниматься непосредственной торговлей, чтобы получить выгоду. Любой, кому понравились предложенные условия и репутация продавца, мог поучаствовать в торговле векселями. Неторговые организации, доверенные лица и мелкие инвесторы – все они стали активными краткосрочными игроками. С постоянно растущим количеством игроков совокупность наличного капитала увеличивалась, и постоянно росло число торговых предприятий, получавших возможность начать свою деятельность. Другие предприятия тоже участвовали в биржевых операциях. Муниципальные власти от Кале до Осло закладывали на бирже государственную аренду и земли, чтобы получить крупные суммы для развития сельского хозяйства, жилой сферы, горнодобывающих и транспортных проектов.
Фондовые биржи также помогли интегрировать физические рынки Европы. По мере того как рынки капитала снижали затраты и риски, связанные с финансированием торговли, транспортные расходы и задержки постепенно теряли свое значение. Вскоре испанские и португальские пекари обнаружили, что пшеница, выращенная в Северной Балтике, может стоить дешевле, чем местное зерно. Точно так же французская и португальская соль начала прокладывать себе путь на внутренние рынки балтийских производителей.
Новый финансовый рынок соединил экономические судьбы континента. В главе 6 мы расскажем о том, какие новые опасности это повлекло за собой и вместе с тем как это помогло людям активнее пользоваться возможностями, которые открывала та эпоха.