На другой день Матоне представил Суворову счет более чем на тысячу рублей, и Суворов, написав: «Я ничего не ел», – велел отправить счет к Потемкину, который, вздохнув, велел его оплатить, ворчливо добавив: «Дорого же стоит мне Суворов…»
Потемкин, Суворов, Кутузов и взятие Измаила
Поздней осенью 1790 года на русско-турецком театре военных действий обстановка складывалась таким образом, что задачей первостепенной важности становилось взятие Измаила, сильнейшей из турецких крепостей на Дунае.
25 ноября Потемкин послал Суворову такое письмо: «Измаил остается гнездом неприятеля, и хотя сообщение прервано через флотилию, но все он вяжет руки для предприятий дальних. Моя надежда на Бога и на вашу храбрость. Поспеши, мой милостивый друг! По моему ордену к тебе присутствие там личное твое соединит все части. Много тамо равночинных генералов, а из того выходит всегда некоторой род сейма нерешительного. (Под Измаилом стояли войска трех генералов – Кутузова, де Рибаса и Павла Сергеевича Потемкина – родственника светлейшего. – В. Б.) Рибас будет вам во всем на пользу – и по предприимчивости, и усердию. Будешь доволен и Кутузовым; огляди все и распоряди, и помоляся Богу, предпринимайте».
А «предпринимать» было нелегко. Крепость Измаил с трех сторон окружали вал высотой от шести до восьми метров, ров шириной в двенадцать метров и глубиной от шести до десяти метров, и восемь каменных бастионов. Двести шестьдесят пять орудий стояло в крепости, а ее гарнизон вместе с вооруженными жителями города насчитывал тридцать пять тысяч человек. С четвертой стороны Измаил прикрывал Дунай и стоявший на реке флот.
Суворову предстояло совершить чудо: взять Измаил, имея под началом армию численностью в тридцать одну тысячу человек, считая при этом и матросов флотилии де Рибаса.
Когда светлейший писал: «будешь доволен и Кутузовым», – возможно, он имел в виду не только его выдающуюся храбрость и военный талант, но также и то, что двадцать лет назад Кутузов был в Измаиле и тогда, укрепляя его бастионы и стены, досконально изучил крепость. При великолепной памяти, которой Михаил Илларионович отличался всю жизнь, эти его знания могли сослужить Суворову хорошую службу.
Сила военной музыки
Однажды при Суворове один генерал сказал, что за счет военных музыкантов нужно усилить боевые порядки войск. «Нет, – возразил ему Суворов, – музыка веселит сердце воина, ровняет его шаг, под нее мы танцуем и в самом сражении. Старик с большой бодростью бросается на смерть; молокосос, отирая со рта молоко маменьки, бежит за ним. Музыка удваивает, утраивает армию. С крестами в руках священников, с распущенными знаменами и с громогласною музыкой взял я Измаил».
Твердость голландского характера
Однажды генерал русской службы голландец де Волан никак не соглашался с Суворовым, что на любой его вопрос он должен как-то отвечать. Де Волан знал любимое присловье Суворова: «Проклятая немогузнайка, догадка, лживка, лукавка, краснословка, двуличка, бестолковка! От немогузнайки много, много беды!» Но упрямый голландец настаивал на том, что есть вещи, которых он, де Волан, не знает и говорить, что знает, не может. Оба спорщика до того распалились, что де Волан вскочил из-за обеденного стола (он был в гостях у Суворова) и выпрыгнул в окно.
Суворов догнал его и попросил у него прощения, сказав: «Теперь и я вижу, почему испанский флот короля Филиппа, прозванный Непобедимой Армадой, не устоял перед таким упорным народом, как голландцы. И Петр Великий хорошо это ощутил».
Панацея от всех болезней
Один из врачей посоветовал старику Суворову поехать на воды в Карлсбад или Мариенбад – модные грязевые курорты. «Помилуй Бог! – сказал Суворов доктору. – Что тебе вздумалось? На воды посылай здоровых богачей, прихрамывающих игроков, интриганов и всякую сволочь. Там пусть они и купаются в грязи. А я – истинно болен. И мне нужны молитва, деревенская изба, баня, каша и квас».
Приписка на турецком языке
Когда Суворову на подпись принесено было письмо к адмиралу Федору Федоровичу Ушакову (1744–1817), то Александр Васильевич, что-то мелко-мелко дописал в этом письме. Его адъютант попытался прочитать приписку, но не смог. Суворов, заметив, как он старается прочитать написанное, сказал: «Не надседайся, это на турецком языке поклон турецкому адмиралу».
После Ушаков рассказывал, что турецкий адмирал, получив это письмо, никак не хотел верить, что его написал русский человек, настолько безукоризненно грамотной оказалась сделанная приписка.
Генеральный план всех сражений
Генерал-поручик Тючков, ведавший Военно-инженерным департаментом, регулярно поздравлял Суворова с одержанными им победами, но однажды все же сделал и замечание, что он не присылает в картографическое депо военно-инженерного департамента карты и планы сражений, как требовалось.
Суворов признался в вине своей и сказал, что немедленно ее исправит. Вслед за тем Александр Васильевич вышел от Тючкова и вскоре появился с картой Европы, свернутой им в трубку, которую держал на плече, подобно ружью. Появившись перед Тючковым, Суворов приставил карту к ноге, сделал ею «на караул» и, отдав таким образом честь генерал-поручику, положил карту Европы к его ногам.
Неожиданная метаморфоза
Суворов часто ходил в солдатской куртке, накинув на плечи шинель своего отца, старую и даже местами порванную. Однажды присланный к Суворову от генерала Дерфельдена сержант, не распознав в старом служивом Суворова, спросил его, где теперь главнокомандующий и как его найти для передачи срочной депеши.
– Черт его знает, – ответил Суворов, – он или мертвецки пьян, или горланит петухом.
Сержант за такие слова поднял на него трость, но Суворов убежал и вернулся к себе в избу лишь через час, когда курьер уже ждал его.
Узнав Суворова, сержант упал на колени, но Суворов обнял его, сказав:
– Ты доказал любовь ко мне на деле: хотел поколотить меня за меня же.
Самоарест Суворова
Во время польской войны Суворову донесли, что интендантские чиновники из его армии проиграли в карты большую сумму денег. Узнав о том, Суворов стал метаться по комнате с криками: «Караул! Караул! Воры!» Затем оделся строго по форме, пошел на гауптвахту и сдал дежурному офицеру, стоявшему на карауле, свою шпагу, распорядившись арестовать себя за хищение.
Одновременно написал он в Петербург, чтобы имения его были проданы, а необходимые суммы внесены в казну, потому что он виноват и должен отвечать за мальчишек, за которыми худо смотрел.
Екатерина II, узнав о случившемся, велела выдать на всю сумму казенные деньги и ответила Суворову: «Казна в сохранности». И только тогда он принял шпагу и вернулся к исполнению своих обязанностей.
Лесть – подгоревший пирог
Один генерал-иностранец за обедом у Суворова беззастенчиво льстил ему так сильно, что всех утомил и всем надоел.
Меж тем к столу подали очень подгоревший пирог, и никто из гостей не стал его есть. Один лишь хозяин отрезал себе небольшой кусок и, попробовав, сказал:
– Знаете ли, господа, что ремесло льстеца не так-то легко? Лесть походит на этот пирог: надобно умеючи его испечь, всем нужным начинить, не пересолить и не перепечь. Люблю моего повара Мишку: он худой льстец.