Но думать, что только лишь скрытая неприязнь к Сталину за прошлые обиды, толкнула Хрущёва на такой рискованный шаг, было бы по-детски наивно и даже глупо.
"Главной пружиной действий Хрущева была борьба за власть, за монопольное положение в партийном и государственном аппаратах, чего он в конце концов и добился, совместив два высших поста — Первого секретаря ЦК КПСС и Председателя Совета Министров СССР" — уверен всё тот же Бенедиктов.
Именно жажда власти и, пожалуй, ещё зависть к славе покойного предшественника не давали покоя самолюбивой и амбициозной натуре Хрущёва. Они-то и привели его на такой авантюрный путь.
Хоть мёртвый Сталин уже никак не мог помешать Хрущёву взобраться на самую вершину партийной и государственной пирамиды власти, но оставались в живых очень многие более достойные и авторитетные чем Никита Сергеевич соратники вождя, кто вполне реально мог занять это место. Так, например, считают, что своим приемником Сталин хотел видеть П.К. Пономаренко, которого многие характеризуют, как честного, вдумчивого и грамотного партийного работника. Документ о назначении П.К. Пономаренко Председателем Совета Министров СССР был завизирован уже несколькими членами Политбюро, и только неожиданная и довольно загадочная смерть Сталина помешала логическому завершению хода этого документа.
Став Первым секретарем ЦК, Хрущев, который, естественно, был в курсе всего, предпринял необходимые шаги с тем, чтобы отодвинуть Пономаренко подальше — сначала в Казахстан, затем, в 1955 году, на дипломатическую работу, а вскоре и вовсе на пенсию.
Могли претендовать на место лидера так же ветераны партии Молотов и Каганович или личные друзья Никиты Сергеевича, — Маленков и Берия, сосредоточившие, вместе с Хрущёвым, после смерти Сталина, в своих руках, всю реальную власть в стране. При этом Никита Сергеевич был отнюдь не первой фигурой в этой "дружной" троице. Но, пользуясь поддержкой Булганина и Жукова, Хрущёв вначале объявил Берию врагом народа, главным виновником репрессий, и гибели честных и преданных партии товарищей, организовал его арест и физическую расправу над ним и некоторыми его сторонниками. Затем с помощью ловких интриг оттеснил второго своего приятеля Маленкова и, став первым секретарём ЦК, принялся за остальных своих недоброжелателей, используя при этом метод: "свой, — чужой, на пути не стой".
Будучи человеком не глупым и деятельным, Никита Сергеевич понимал, что до Сталина, до его масштабов руководителя такой огромной страной как СССР ему далеко и что эту пропасть между ним и Сталиным рано или поздно заметят те, кто близко знал Сталина и кто долгие годы работал с ним в 20-х, 30-х и 40-х годах. Понимал, что против них он не выстоит. Свалят. Свалят, если будет свои силы растрачивать на каждого в отдельности. Но если подточить сам корень… Он быстро сообразил, что очернив Сталина, он одновременно бросает тень не только на самых близких его соратников, но и на тех, кто, поддерживая их, попытается встать на его пути к власти. Ведь такового смело можно обвинить в сочувствии Сталину, то есть в попытке вернуть времена репрессий и террора. Если разобраться то, по сути все, кто был близок к Сталину, все кто имел хоть какой-то вес в партии и правительстве, так или иначе, являлись участниками репрессий, в большей или меньшей степени. И хоть руки в крови жертв репрессий у Никиты Сергеевича замараны были наверное по более чем у всех остальных сталинских наркомов, исключая разве что Берию, (можно сказать, что если у кого-то по локти, то у Хрущёва гораздо выше) но, он ведь первый, кто покаялся и признал бесчеловечность репрессий. А ведь, если верить "Библии", то даже Господь любит раскаявшихся грешников, что уж тогда говорить о Его творении — человеке. Никите Сергеевичу поверили. К тому же, порочащие его документы, наш сердобольный страдалец по невинно загубленным душам, на всякий случай, предварительно постарался уничтожить. (Все правда не удалось, — слишком много их было). Да и люди ещё помнили дела Никиты Сергеевича. Так, например маршал Голованов вспоминал:
"А если о 37-м годе хотите узнать мое мнение, я считаю, что это было народное бедствие. Пострадали миллионы людей, но то, что Сталин на сто процентов виноват, сказать нельзя. Кто у него были главные помощники? В армии Мехлис, а по гражданским делам, по московской партийной организации — Никита Сергеевич Хрущев, и 54 тысячи человек на Украине он на тот свет отправил, он же был председателем тройки, он подписывал эти документы!"
Но, тогда было не до поисков компромата на нашего псевдоправдолюбца, смело критикующего политику репрессий покойного вождя. Ведь политическая волна, поднятая Хрущёвым, могла накрыть не только близких соратников Сталина, способных стать на пути у Никиты Сергеевича, но и многих мене видных приверженцев "отца народа", попытайся они противопоставить себя Хрущёву, вскрывающему жестокую действительность минувших лет. Ведь было же…, - было. Куда денешься? И хотя, учитывая суровость, и острый дефицит времени, когда, приходилось идти дорогами не торёными, путями не ведомыми, создавать небывалое ранее в мировой истории государство, часть сталинских репрессии наверняка можно оправдать, но, желающих рисковать положением в партии и своим благополучием, нашлось немного. Зато среди этих немногих чаще всего были люди действительно великие не только для нашей, но и для мировой истории. Среди них и известный всему миру писатель, лауреат нобелевской премии Михаил Александрович Шолохов, которому Хрущёв не мог простить то, что он в числе первых осмелился выразить своё мнение о Сталине, которое шло вразрез хрущёвскому. Как дерзкий вызов прозвучали предостерегающие и пророческие слова знаменитого и известного уже тогда, всему миру писателя:
"Нельзя оглуплять и принижать Сталина… Во-первых, это нечестно, во-вторых, вредно для страны, для советских людей. И не потому, что победителей не судят, а прежде всего потому, что "ниспровержение" не отвечает истине".
За такую крамолу Хрущёв, не смея открыто наброситься на всемирно известного писателя, потребовал, что бы Шолохов выплатил стоимость строительства огромного дома в станице Вёшенской, который Сталин распорядился выстроить для него вместо прежнего, разрушенного немцами во время войны.
А ведь сам Хрущёв отлично понимал всю сложность сталинской эпохи и вспоминал:
"Шел отбор людей старого воспитания, отбор интеллигенции, воспитанной буржуазно-помещичьим строем. Их привлекли на сторону революции. Одни пошли под страхом, другие поверили в новое общество и хотели помочь ему, третьи — потому, что у них выхода не было: нужно было зарабатывать средства к существованию, четвертые — для того, чтобы получить возможность работать в хозяйстве или в учреждениях, с тем чтобы сознательно стать агентами старых хозяев и вредить социалистическому строю. Много было разных людей, а выбора у советской власти не было. Она вынуждена была привлекать специалистов, чтобы строить новое, без чего не было возможности двигаться вперед".
Многие из таких вынужденных попутчиков или изначально были недовольны новой властью или позже разочаровались в ней окончательно и добровольно или под давлением "старых хозяев", в конечном итоге нередко переходили в стан её врагов. В общем, врагов хватало, и вредительства, умышленного или/и не умышленного тоже. И хоть многие понимали, что для того чтобы устоять под натиском буржуазных стран, чтобы избежать хаоса в молодом государстве, чтобы не загубить на корню начатое дело революции, репрессии в тридцатых были неизбежны, но в тоже время, стремясь остаться белыми и пушистыми, незапятнанными, и вроде как непричастными к этим репрессиям, опасаясь прослыть кровавыми злодеями и палачами, свалив всё на мёртвого Сталина, сочли они за благо промолчать и даже поддержать Хрущёва. А тех, кто осмелился подняться в его защиту, заклеймили позором и, назвав антипартийной группой, (Молотов, Каганович, Маленков…) вскоре дружно изгнали из партии и…, - хорошо хоть не расстреляли. А расстреляли бы, за милую душу расстреляли старых и испытанных временем товарищей по партии, да только ведь все в раз стали гуманными и великодушными, сурово осудившими, физическую расправу над своими политическими оппонентами. Не те времена, да и оппоненты не те. Нет уже у них той инерционной нетерпимости и рождённой гражданской войной кровожадности, что выделяла их прежде. Иссякла. Иссякла она и у "диктатуры пролетариата", которая, на самом деле, являлась диктатурой партии большевиков, нередко, направляемой и против самого пролетариата.