Единственное, что его беспокоило последние несколько дней, это рука. Правая. Та самая, в которую некогда вселился паук из чёрного камня.
Что-то внутри ладони всё сильнее зудело и подёргивалось. И Димитрий понимал: паук просится на свободу.
«Пора, — говорил ему непостижимый внутренний голос. — Таков порядок. Отдай меня случайному человеку».
Димитрий воспринимал это спокойно. Он не боялся. Раз таков порядок — значит, так тому и быть. Вместе с пауком он утратит гипнотическую способность, но здешний люд настолько привык безоговорочно подчиняться, что его власть не поколеблется. Система выстроена и отлажена. Он и без магии останется Ужасом Нерадивых и Блаженством Верноподданных. Паук сделал своё дело в этом мире, пора передавать его по эстафете в следующий мир. Вот только кому?
Разумеется, Димитрий мог приказать первому же слуге, но порядок был не таков. Никакого принуждения. Никакого гипноза. Никакого обмана. Следующий носитель паука должен принять его добровольно и осознанно.
Димитрий вернулся с башенного балкона в свои покои. Слуга подал ему неприметный серый плащ. Внизу, в гараже, один из локомобилей всегда стоял наготове под парами. Государь устроился на мягчайшем кожаном сиденье чёрной, инкрустированной золотом и палисандром машины и велел ехать в Министерство Поощрений: просто первое, что взбрело в голову.
Солнцебог-Император ехал без охраны. Он не боялся покушений. В начале правления его пару раз пытались убить, но первому убийце он велел перерезать себе горло, как только тот вскочил на подножку кареты, а второму устроил показательную публичную казнь: заставил в течение шести часов медленно убивать себя самыми причудливыми и мучительными способами. С тех пор за все сорок лет на Димитрия не покушались ни разу.
Локомобиль остановился на министерской парковке. Димитрий вышел и безмолвным приказом запретил видеть себя. Он не стал физически невидимым: с него просто соскальзывали все взгляды. Снующие со свитками документов клерки не обращали внимания на своего государя, пока не сталкивались нос к носу, но даже после этого не узнавали в лицо. Непривычно и некомфортно, но только так можно было обеспечить добровольность передачи паука, который всё мучительнее зудел, дёргался и рвался на свободу.
«Пора! Пора! Хочу в новый мир. Туда, где я ещё не был. Туда, где ещё не нагадил».
Димитрий не стал уходить далеко: ведь он утратит незаметность, как только избавится от паука. Он спустился в полуподвал грязного прокуренного трактира, где наскоро перекусывали министерские чиновники низшего звена. Оглядел их жалкие, согбенные над липкими столами фигуры в мышасто-серых мундирчиках. Годился, наверное, любой. Император с брезгливостью отодвинул ближайший свободный табурет и присел напротив прыщавого, дёрганого чиновничка средних лет с шевроном канцеляриста восьмого разряда.
— Хочешь свалить в мир своей мечты и получить абсолютную власть? — спросил он.