– Естественно, ты же его трешь.
– Я его не тру, мне больно.
– Ну нет у тебя крови, нет! На! – Бараско сунул Косте платок не первой свежести.
Костя приложил его к уху, потом убрал и посмотрел, платок был чист, как может быть чист платок после месяца употребления.
– Мне кажется, что ты мне его отстрелил, – пожаловался Костя.
– Ерунда, до свадьбы заживет, – прокомментировал Бараско. – К сожалению, ты бессмертен. Извини, у меня просто не было времени проверять тебя. А здесь такой случай. Судьба-а-а… судьба!
Он подошел к убитым, потрогал их ногой и взял себе темные очки в золотой оправе. Привычка потрошить мертвых осталась у него после Чернобыля. Сейчас полезет искать патроны, подумал Костя, но Бараско поднялся, хотя его руки так и тянулись пошарить по карманам. Тоже оттуда – из Зоны, но тогда это нужно было для выживания. А теперь зачем? Бараско поискал бы в траве еще и нейтрализатор, да времени не было. К тому же Костя пригрозил:
– А вот я сейчас развернусь и уйду!
– Никуда ты не уйдешь. Нас сейчас разыскивают все службы: ГСБЗ, полиция, ФСБ, СК и еще бог весть кто. Только ленивый не сдаст тебя с потрохами. «Анцитаур» от тюрьмы не защитит. В камере тоже можно жить. Недельку непрерывного допроса, и ты расскажешь все, что от тебя хотят услышать, и сдашь всех своих друзей.
– А я пойду и сдамся! – упрямо сказал Костя.
– У тебя сбиты костяшки на руке, – сказал Бараско. – Будешь доказывать, что не ты сначала избил бедняг, а потом застрелил с целью завладения автомобилем? Они, – Бараско мотнул головой туда, где предположительно был центр города, – тебя с удовольствием упрячут лет на двадцать, и не потому, что ты этих убил, а потому что общался и помогал черному сталкеру. А при нынешнем положении дел с Зонами – это почти что государственная измена.
Действительно, времена были тяжелыми. Великий кризис, который тянулся сорок лет кряду и все никак не заканчивался, плюс Зоны, которые возникали как грибы после дождя, плюс напряженная международная обстановка. Президент назвал это эпохой Пятизонья, потому что каждая из пяти Зон влияла на экономику и политику страны. Вначале влияние незаметно, но когда возникла самая главная Зона страны – Кремлевская, игнорировать их стало бессмысленно и даже опасно.
* * *
Они свернули направо и пошли вниз. Мокрая дорога блестела под тусклым солнцем. На горизонте маячили высотки. Костя оглянулся: снова наступила ранняя весна, и после ночного снегопада в щелях асфальта и между камнями лежал мокрый снег. Плюща как не бывало, а трава только-только показалась на газонах. Чудеса с этим Бараско да и только, думал, Костя, никак не привыкну, но с временем он лихо управляется.
– Сюда, – буркнул Ред, отпирая неприметную калитку.
Они очутились на территории заброшенного завода ЖБИ. Стопки железобетонных плит, как вафельные пачки, заполняли территорию. Арки прятались под купами серого плюща и зарослями прошлогодней травы. Клены, клонившиеся до земли, создавали непроходимые дебри. Ветви боярышника и репейники цеплялись за одежду. Под ногами звенели битые бутылки.
Дороги видно не было. Ярко-бурая куртка Бараско служила для Кости ориентиром. Ред пробирался сквозь чащу, как носорог через буш, оберегая, однако, правое плечо, но ничуть не заботясь о Косте, которого пару раз стегнули по лицу ветки деревьев. Он уже начал отставать, когда дорогу им перегородила глубокая осыпавшаяся канава. Ред нырнул куда-то вбок, Костя – следом, едва не съехав вниз, но вот они уже стояли внутри железобетонных арок. Пахло мочой, калом и кострищем, валялись пластиковые бутылки, подозрительного вида мешки и старые матрасы. Должно быть, здесь ночевали бомжи.
– Быстрее, – оглянулся Бараско, уверенно перешагивая через хлам.
Костя невольно зажал рукой нос. В одном месте ему даже показалось, что под мешками лежит труп, да и вонища стояла невыносимая, но Бараско тащил его дальше и дальше, и они, свернув пару раз в боковые ходы, вдруг очутились перед стальной дверью, на которой кирпичом было накарябано матерное слово. Бараско позвонил. Дверь мгновенно открылась, словно их ждали, и тут же с гудением закрылась за их спинами. И снова они плутали по бесконечным коридорам и лестницам, то поднимаясь верх, то опускаясь в глубокие подвалы. Костя вначале еще пытался запомнить дорогу, а потом махнул рукой, полностью положившись на Бараско. Наконец тот так его запутал, что Костя взмолился:
– Когда мы придем-то?
– А уже пришли, – отозвался Бараско и пнул ничем не примечательную рассохшуюся дверь, а за ней еще одну, но уже стальную, массивную.
И снова она загудела, и снова отодвинулась в сторону.