Утро было окончательно испорчено. Костя хотел разбудить Бараско, но добился от него только нечленораздельного мата. Надо было что-то предпринимать. Куда-то идти и что-то делать. И вообще, не сидеть на месте, тем более не спать и не храпеть. По телевизору показывали город сверху. Бульварное кольцо было пустынным, как Луна. Под мостами прятались бесполезные танки. Над Кремлем тяжелые дождевые тучи собирались в кольцо.
Костя оделся и снова зашел в комнату к Бараско. Ред спал мертвецким сном, верхняя губа у него шевелилась в такт храпу. На полу валялись пустая бутылка и черный носок. В Чернобыле Ред не пил, в Чернобыле Ред берег печень. «Видать, спокойная жизнь в Крыму расслабила тебя», – с умилением подумал Костя.
– Эй!.. – Костя пихнул Реда ногой.
– Бла-бла-бла… – пробормотал Ред, не открывая глаз.
– Я ухожу, – сказал Костя. – Эта работа не для меня. Извини, брат.
– Бла-бла-бла… – снова пробормотал Ред.
Было похоже, что он просто куда-то Костю посылает. Костя задумчиво постоял над ним. Я хоть и одиночка, подумал он, но не дурак, и решительно направился к выходу. Сейчас заеду за Лерой, и мы свалим к родителям в Кемерово, подальше отсюда, орешков поедим, думал он. Пойду работать в шахту. Буду жить, как все люди, от смены к смене, от зарплаты к зарплате. Буду получать свои кровные за физический труд, а не за болтологию, как у нас на телевидении. А главное, в тайге не будет никаких чертовых Зон. Пропади они пропадом. Так рассуждал он, преисполненный чувства самосохранения.
Вдруг дверь перед ним стремительно распахнулась, и на пороге, как дух, возник генерал-полковник Берлинский. Шинель на нем была расстегнула. Фуражка сидела набекрень. Большое лицо было помятым, а взгляд – отрешенным.
– Что, сынок, плохи дела?! – спросил он и быстро, как ветер, пронесся мимо Кости в комнату.
Вместе с собой он принес тревогу и неопределенность. Косте не оставалось ничего другого, как плестись следом. Было бы подло взять и сбежать. Несерьезно, не по-мужски, не по-сталкеровски. Все-таки родина в опасности и в лице генерала требовала уважения. Прежде всего надо было выяснить отношения, а потом уходить. Возьму и скажу твердо и четко, что я передумал и ухожу. А за банкет расплачусь с зарплаты.
Берлинский направился к бару, взял початую бутылку ацетоновой водки и рюмку, которая утонула в его огромном кулаке, как спичка в бочке.
– Плохо дело, брат, плохо… Бьют наших…
Он покосился на работающий телевизор, который показывал одну и ту же картинку – Лубянскую площадь, наполненную огнем и дымом, налил себе по края и, не поморщившись, выпил. Косте показалось, что генерал даже не понял, что проглотил. Его большие рыжие руки заметно дрожали.
– Приказано готовить Казанскую и Псковскую дивизии. Ставится вопрос о применении тактического ядерного оружия. А это значит – выселять город! Представляешь, что это такое – Москву выселить?! Такое только при Кутузове было! Но главное, мы не можем понять, с чем или с кем столкнулись! Как только поймем, значит, решим все проблемы! – Генерал налил себе еще рюмку и снова выпил, не поморщившись. – Ну, а ты как?! – Генерал посмотрел на Костю так, словно увидел его впервые.
– Да, собственно, я… – Костя хотел сказать, что протрезвел и хочет уйти, но понял, что генерал ждет от него другого ответа. А другой ответ застрял у него в горле. Я человек маленький, думал он, с меня взятки гладки, я хочу домой к маме, папе, и потом – я люблю Леру! Мне хочется общаться с ней, а не с Зоной, будь она трижды неладна.
Не готов был Костя громогласно заявить: «Да, я согласен идти в Зону и разведать все ее тайны, а заодно сложить свою буйную головушку!»
– А что Бараско?..
– Спит, – ответил Костя с некоторым облегчением.
– Ну конечно… – согласился генерал, – много вчера выпили. Правда, закуска была хороша, – пробормотал он. – Ну да ладно, что будем делать-то? Решился или нет?..