Выбрать главу

Истомленный Дмитрич молча стоял возле вагончика. Черный пес лежал у его ног, едва дыша. Жук умирал. Скорбь и беспомощность читались на лице старика. Он бережно гладил пса и неслышно что-то шептал ему на ухо, а затем курил, продолжая шептать в сторону. Андрей заметил, что у старика кончаются сигареты и присел рядом с ним, тоже закурил, и, как бы случайно, оставил почти полную пачку. Смотреть на прощание старых друзей было выше его сил, и он ушел.

Накатил стыд. Возможно, ему стоило остаться, хотя чем бы он помог?

Таня только проснулась, когда Андрей зашел в квартиру. Она вышла из ванной в коротком халатике, и, казалось, что еще спит.

– Зай, что-то случилось?

Андрей прислонился к входной двери, не зная, что ответить. Близящийся конец жизни сторожевой собаки едва ли многие сочтут значимым событием, но только, если это чужая собака.

– Ничего такого, о чем тебе стоило бы волноваться. У нас на работе есть старый пес, так вот, похоже, что недолго ему осталось…

Таня подошла и крепко обняла.

– Пойдем на кухню, там всё расскажешь.

Таня варила кофе и готовила бутерброды.

– У меня в детстве была собака, – сказал Андрей, когда Таня окончила приготовления и села рядом с ним, – боксер, тигровой масти, довольно редкой. У нас с ней какая-то особенная связь была. Отец привел её домой, когда та была уже далеко не щенок. Взрослая, я б даже сказал. Поначалу она была замкнутая, что ли. Ничего не ела, и не пила. Что ей только не предлагали. Мать приготовила творог со сметаной…

– Не творог, а творог, – перебила Татьяна и тут же поймала на себе раздраженный взгляд Андрея.

– Рассказ не о молочке! Так вот, приготовила мать творог со сметаной и сует ей под нос, а та морду отворачивает. Немного творога упало на лапу, и собака тут же принялась его слизывать. Мать тогда всю миску ей на лапу вывалила, и собака всё съела. После этого случая она стала нам доверять и ела уже, как положено. Дважды в день, а то и чаще с ней гуляли. Мы с семьей часто переезжали с места на место, и друзей у меня никогда не было. Никого, кроме нее, – немного помолчав, он добавил, – жалко старика. У него ведь только Жук и был.

Глава девятая

Под акацией, недалеко от сторожки, высился холмик свежевырытой земли. Дмитрич стоял, прислонившись к дереву. Лицо его осунулось, глаза провалились, щеки впали. Видимо он заметил, как со спины подошел Андрей, и благодарно кивнул, когда тот положил ему руку на плечо в знак своей поддержки. Они постояли молча, затем старик ушел.

Андрей переоделся и принялся вязать арматуру. День был теплым и солнечным, впервые за две недели. Вскоре привезли бетон. Жизнь возвращалась в привычное русло.

Дмитрича долго не было. К трем часам он вернулся, тяжело толкая старенький мопед. Старик привалил добычу к стене вагончика, громко выругался, сплюнул и пошел к Андрею.

– Видал мою технику?

– А то! Где динозавра откопали?

– Где откопал, там больше нет. Сказали, что на полном ходу, только долго стоял, и вот, почему-то не заводится.

Андрей угостил старика сигаретой, и они вместе пошли рассматривать диковинку. Это была «Рига-7». На раме еще виднелись остатки голубой краски, а бензобак с крыльями перекрашивались так много раз, что определить их цвет не было никакой возможности. Маленький глушитель в форме огурца был примотан к раме стальной проволокой, а на месте ручки газа торчал тоненький трос.

Дмитрич развернул кожаный сверток с гаечными ключами, уселся на бревно и энергично стал откручивать гайки, но только те, которые еще поддавались. Таковых оказалось совсем мало. Старик не сдавался и обильно поливал гайки и болты моторным маслом.

– Дмитрич, а искра есть?

Андрей присел рядом, выкрутил свечу и, положив её на головку цилиндра, скомандовал крутить колесо. Дед повиновался и, к своему удовольствию, увидел, как проскочила синяя искра.

– Говорю же, работает машина! А почему тогда не заводится?

– Причин может быть много, – с этими словами Андрей залил в камеру сгорания бензин через отверстие для свечи и закрутил свечу на свое место, – какой хозяин, такая и техника, – коротко объяснил он суть манипуляции, – пока пятьдесят грамм не нальешь, с места не сдвинется.