В Англии существовало около семисот монастырей, кафедральных соборов и женских обителей, а также несчетное количество мелких соборов, монашеских братств, церковных общин и часовен. Некоторые из монастырей были так богаты, что их аббаты заседали вместе с графами и баронами в королевских советах и парламентах, так же, как и епископы, представители белого духовенства, чьи огромные кафедральные соборы[60] соперничали с монастырскими соборами их собратьев – прелатов монастырей. Наконец, взору Эдуарда представали Кентербери, Вестминстер и Сент-Олбанс. Островные монастыри Или и Питерборо, Кройленда и Торни возвышались над бесконечными заболоченными пространствами. Со всех концов Британии толпы пилигримов стекались к крупным аббатствам восточной Англии: Нориджа, Колчестера и Бери, помеченным четырьмя крестами – знаком королевского иммунитета (туда не смели входить даже королевские судьи), на далекий песчаный край Норфолка, близ Северного моря, к месту поклонения Уолсингемской Богоматери, где находилась знаменитая копия дома святого семейства в Назарете (построенная после видения, коего удостоилась богатая саксонская вдова). На юго-западе лежали Рамси и Шербурн; женский монастырь рядом с Эйвоном в Эймсбери, где королева Элеанора, мать Эдуарда, приняла постриг; на вершине холма стояло аббатство Шефтсбери с мощами Эдуарда Мученика, прославившееся целым рядом аббатис, происходивших из благородных семей. Вдали, где листва Пенселвудского леса тонет в болотах Сомерсета, вырос великолепный новый собор Уэльса. Его красивый западный фасад блистал расписанными и позолоченными статуями английских королей и святых. В соседней долине Авалона, под часто посещаемой паломниками скалистой вершиной, находилось самое святое место Англии – Гластонбери. Здесь, как утверждала легенда, Иосиф Аримафейский посадил свой цветущий посох, давший первые ростки британского христианства. Рассказывали, что здесь собирались рыцари Круглого Стола короля Артура, и здесь же восемьдесят лет тому назад монахи нашли останки Артура и его жены Гвиневеры. Дальше на севере в Малмсбери и Глостере находились четыре епархии[61], а за ними – золотые аббатства долины Северна и Уэльская граница. И совсем далеко на севере, за Линкольном и Керкстедом, лесными аббатствами Раффорда и Ньюстеда, громоздились одинокие цистерцианские обители Йоркширских пустошей – Риво, Биланд, Фонтен, Жерво – монастырские церкви Йорка и Рипона и великая бенедектинская святыня – мощи Св. Кутберта в Дареме.
Будущему королю пришлось сражаться за символ веры, который хранили столь дорогие ему места, охранять и выкупать землю «Outre mer» или Святую Землю. Туда четыре года назад Эдуард отправился в крестовый поход вслед за своим святым дядей, Людовиком Французским, и, командуя армией христианского мира, выиграл благодаря победе над сарацинами в Яффе десятилетнее перемирие и передышку для христианских крепостей в Сирии. Когда он вернулся, ему было тридцать пять лет. Будучи на голову выше своих собратьев[62], Эдуард представлял собой величественное зрелище – идеал средневекового короля. Его прозвали Длинноногим, за необычайно высокий рост, когда он стоял в стременах. Подвиги короля на рыцарских поединках, в борьбе, соколиной охоте и охоте на крупного зверя прославлялись во всем христианском мире. История его юношеской дуэли с атаманом разбойников, Адамом Гудронским, в лесистом ущелье Элтона[63], а также победа на великом турнире или «маленькой войне» в Шалоне, по дороге домой из крестового похода, стали национальными легендами. На своем коне «Фероне, черном как ворон» король мог, как говорили, преодолеть любое препятствие.
Под восточным солнцем волосы Эдуарда, в юности льняные, как у всех Плантагенетов, потемнели, а кожа стала бронзовой. Он отличался превосходным здоровьем, энергией и хорошим чувством юмора. «Никогда, – писал современник, – короля не видели печальным, кроме тех дней, когда смерть настигала людей, дорогих его сердцу». Круглое лицо, кудрявые волосы, большие выразительные глаза – кроткие, как у голубя, когда он доволен, и пылающие гневом, как у льва, когда зол, – маленький властный рот, превосходные зубы, не испортившиеся с возрастом, широкий лоб и крючковатый нос: весь его облик свидетельствовал о способности управлять обществом воинов. Прямой, широкоплечий, с гибкими, мускулистыми конечностями, Эдуард обладал всеми чертами, которыми восхищались его современники.
От отца он унаследовал прищуренный левый глаз и легкое заикание. Однако когда Эдуард приходил в возбуждение, заикание пропадало, и он говорил с такой силой, что мог растрогать людей до слез. Воин с младых ногтей, он прочел немного книг, но умел писать по-французски и, что более вероятно, на латыни, а также переписывался со своим кастильским шурином по-испански. Его мастерство разрешать споры было так же знаменито, как и отвага в бою, и он замечательно играл в шахматы – утонченную восточную игру, привезенную крестоносцами, что доказывает многогранность этого средневекового короля. Эдуард любил музыку и стихосложение, великолепные здания и скульптуру, живопись и иллюстрированные манускрипты. В его домашних счетах упоминаются английские трубачи, уэльские арфисты и немецкие скрипачи, которых он держал у себя на службе. Именно уэльский арфист находился при Эдуарде, когда на него напал убийца-ассасин в Акре, а во время своей последней кампании против Брюса умирающий король остановился на обочине, чтобы послушать шотландских женщин, поющих песни своей родины.
Несмотря на всю его деспотичность, в Эдуарде было что-то благородное и великодушное; «великим духом» («animus magnificus») он представлялся уроженцу Сомерсета, Николасу Тревету, состоявшему у него на службе. В молодости его укоряли за неистовый, невыносимый характер – наследие, которое, как говорили, анжуйский род получил от дьявола. Однако Эдуард быстро отходил и скоро прощал; «король, внушающий страх гордецам, но добрый с кроткими этой земли». «Извините, – воскликнул он однажды, – почему бы мне не сделать этого и для собаки, если она ищет моей милости!» Суровый опыт раннего участия в гражданской войне научил Эдуарда понимать точку зрения другого и быть терпеливым и склонным к компромиссу. Он знал, как работать с людьми различных взглядов и делать их своими друзьями, что было не доступно его отцу.
Этими благородными чертами, в противовес вспыльчивости Плантагенетов, Эдуард обязан идеальному браку. Элеонора Кастильская была правнучкой кастильского короля, который привел армии крестоносцев северной Испании к великой победе при Лас Навас де Толоса. Ее отец вернул в лоно церкви Кордову, Севилью и Кадис; сводный брат, Альфонсо Мудрый – покровитель мавританской и еврейской культуры – был одним из первых математиков и астрономов того времени. Дочь крестоносца, Элеонора, сопровождала своего мужа в Акре, где ее нежная забота спасла ему жизнь, когда ассасин ударил его отравленным кинжалом[64]. Любовь Эдуарда к этой благородной, величественной женщине, с длинными темными волосами и спокойными готическими чертами лица (которые мы до сих пор можем лицезреть на ее скульптурном изображении в Вестминстерском аббатстве) стала путеводной звездой его жизни. Их обручили в Бургосе, когда ему исполнилось всего пятнадцать, а она была еще ребенком. Элеонора привила королю мирный нрав, которого Эдуарду так не хватало. Их двор был спокойным и благопристойным местом, свободным от зла и грубости.
За царственной внешностью Эдуарда скрывались грубые манеры военного, которыми славился первый Плантагенет. Эдуард также предпочитал одеваться в простой солдатской манере, носить «робу» и отделанный мехом «collobium» (плащ), который носили плебеи, простые купцы и рыцари, «пренебрегая пурпурным или бледно-красным цветом». «Неужели я мог бы сделать больше в королевской мантии, нежели в этом простом кафтане?» – однажды спросил он. Он любил быть на короткой ноге со своими солдатами и простыми подчиненными, подшучивать над ними и смеяться над их грубыми шутками. Однажды он отдал своего коня прачке, при условии, что она выиграет на нем скачки.
60
Лондон, Йорк, Линкольн, Солсбери, Экзетер, Личфилд, Херефорд, Уэльс, Чичестер. Монастырские соборы – Кентербери, Дарем, Винчестер, Норидж, Или, Вустер, Рочестер и Карлайл.
61
Сайренсестер, Уинчкомб, Глостер и Тьюксбери. Больше ни в одном графстве не было так много епархий. Там весьма кичились великолепным новым монастырем Хейлз и напитком из крови Христовой, привезенным из Германии дядей Эдуарда, королем римлян.
62
Когда в 1774 году Общество Любителей Древностей вскрыло могилу Эдуарда и измерило его рост, оказалось, что он составлял 6 футов 2 дюйма – по крайней мере на полфута выше среднего роста мужчины его времени.
63
Знаменитое место разбойников на дороге в Вестминстер. «Да, через Элтонское ущелье/Только бедность могла бы пройти, не боясь быть ограбленной».
64
Арабское слово «ассасин», говорят, вошло в английский язык благодаря именно этому инциденту.