Даже более важны были провизии, защищавшие права владельцев и арендаторов земель – главного источника средств к существованию большинства англичан. Не менее тринадцати статей связано с мерами, доступными людям в спорах о собственности. Статут пытался восстановить в правах тех, кто во время гражданской войны был насильно лишен собственности, и предотвратить получение легальных прав на собственность хитростью вступивших во владение ею. По настоянию судей ассизов, постоянно сталкивавшихся с одной и той же проблемой, новый закон был непреклонен по отношению к тем, кто провозглашал обязательства и повинности, на которые не имел права, арестовывал скот до тех пор, пока жертвы, опасаясь полного краха, не уступали несправедливым требованиям[105]. Шерифов направляли, даже когда дело касалось личных привилегий, привести в исполнение приказ о возвращении владения движимой вещью – законный ответ на принудительную опись имущества в возмещение долга, которым захваченное имущество возвращалось владельцу в ожидании судебного разбирательства. Им были даны полномочия призвать местных жителей выступать против тех, кто игнорировал такие приказы и сравнять с землей их пастбища и замки.
Целью этого реформаторского кодекса было сохранить, хотя и ценою больших изменений в обычном праве, права обеих сторон – лордов и держателей – против тех, кто воспользовался преимуществом смутного времени, захватив что-либо нечестным путем. Дети, находившиеся во власти опекунов, таким образом, были защищены от тех, кто отчуждал их имущество; а также были зафиксированы весьма разумные суммы для феодальных платежей и повинностей на каждом уровне земельной иерархии. Так, «помощь», которая могла быть взыскана с рыцарского держания, когда лорд посвящал в рыцари своего старшего сына или выдавал замуж свою старшую дочь, теперь определялась 20 шиллингами (примерно 50 фунтов по современным меркам). Такие платежи, как было установлено, должны были собираться только тогда, когда сын лорда достиг возраста 15 лет, а дочь – семи. Идеал защиты специальными средствами истинных прав каждого человека в соответствии с его статусом пронизывал все нововведения. Выработанный практикующими судьями, он отражал уже зафиксированное в английском праве предпочтение конкретных мер абстрактным принципам.
Копии акта – «новых правил и статутов... предписанных для блага государства и облегчения жизни народа», известные как первый Вестминстерский статут – были разосланы, подобно Великой Хартии Вольностей, всем шерифам. Он был оглашен в судах каждого графства, сотни, города, бурга, и всем судьям, шерифам и бейлифам было приказано проводить его в жизнь[106]. Это было первое звено в длинной цепи парламентских статутов, введенных Эдуардом в большом совете в присутствии собравшихся магнатов и представителей народа. Такие статуты как изменяли общее и обычное право, так и становились его частью. Они получали свою силу не только от устно передаваемого обычая, но и из письменных документов, выпущенных с королевской печатью и сохраненных в свитках или регистрах парламента, которому до конца своего царствования Эдуард приказал собираться в Вестминстере. Переписываемые адвокатами в свои руководства, ставшие неотъемлемой частью оснащения любого практикующего юриста, они цитировались в судах и принимались судьями как подтверждение закона.
Парламент, который Эдуард собрал в Вестминстере весною 1275 года, был призван не только для того, чтобы одобрить предложения короля по реформированию законодательного процесса. Он был созван и для утверждения нового вида залога. С изменениями в земельной и экономической структуре страны большинство старых феодальных источников дохода приходило в упадок, а король, поддерживая растущие финансовые потребности государства, нуждался в новых и дополнительных платежах. Он вернулся из крестового похода, глубоко увязнув в долгах, и вынужден был занять под высокие проценты денег у североитальянских купцов-банкиров. Частично он желал их выплатить, что и заставляло его так внимательно изучить права и требования короны по отношению к своим держателям и должникам.
Шестьюдесятью годами ранее Великая Хартия запретила сбор дополнительных платежей с земли без согласия собрания магнатов, которых всегда было трудно заставить раскошелиться. В поисках нового дохода корона вынуждена была все больше обращаться к налогу на движимое или личное имущество, которое не имело такой неприкосновенности как земля в глазах правящего класса. Его главным обладателем в налоговом отношении являлись купцы городов, которые владели хартией, мастера, производящие обивочные ткани, и экспортеры шерсти, которые на протяжении последнего столетия создавали с помощью своих стад новую форму народного благосостояния.
По закону, король не был обязан совещаться с купцами по поводу обложения налогом их товаров. С незапамятных времен феодальные лорды облагали поборами города и рынки своих владений; именно с этой целью они их и основывали. Но времена изменились, и купцы больше не являлись беспомощными, полусвободными вилланами, какими они были до того, как феодальная знать Европы благодаря крестовым походам познакомилась с роскошью Востока. В то время как Генрих III настаивал на своем праве облагать их налогом по собственному волеизъявлению, почему они и вынуждены были перейти в стан мятежников, Эдуард уговаривал торговцев столицы и юго-восточных портов, осознавая их власть, проистекавшую благодаря контролю над наличностью и кредитом. Он видел, что свободно заключенные соглашения, по которым купеческая община брала на себя ответственность за свои налоги, вероятнее всего, оказались бы более ценными для короны и в элементарных административных условиях того времени обеспечили бы более верный доход, чем любое силовое принуждение.
Именно это заставило Эдуарда последовать за революционным прецедентом де Монфора и призвать в свой первый парламент прокторов или представителей всех городов, бургов и «купеческих поселений». Король не приглашал их принять участие в спорах по поводу новых земельных законов – дел, которые не касались их, – но позволил им даровать ему долю увеличивающихся торговых доходов, которые его сильное правление и мудрая внешняя политика помогали создать. Он уже извлек выгоду из переговоров, которые вел по их просьбе незадолго до своего возвращения в Англию, со своим старым боевым товарищем по крестовому походу, графом Гаем де Дампьером, о том, чтобы положить конец трехлетнему эмбарго на экспорт шерсти во Фландрию – основной рынок сбыта сырья. В обмен на установленную пошлину в половину марки или 6 шиллингов 8 пенсов за каждый мешок экспортируемой шерсти и 13 шиллингов 4 пенса на каждый ласт[107] кожи, он теперь предлагал отказаться от королевской прерогативы прямого налогообложения торговой деятельности. Этот жест был одновременно далеко идущим, мнимым и великодушным. «Великая и древняя таможенная пошлина, – как стали называть этот налог, – дарованная по просьбе купцов» и одобренная магнатами, стала источником постоянного таможенного дохода короны[108]. С тех пор он занял свое место в налоговой системе вместе с более старым «корабельным сбором» на импорт вина, помимо феодальных платежей и повинностей, рент с королевских поместий – теперь сильно сократившихся за счет пожаловании предыдущих суверенов – «фирм»[109] шерифов графств и поступлений от судебных разбирательств.
В том же году, на втором парламенте, созванном в Вестминстере на день Св. Михаила и состоявшем из рыцарей графств, так же, как и из феодальных и церковных магнатов, король получил «помощь», заключавшуюся во взимании пятнадцатой части от всего движимого имущества светских лиц. Под руководством Эдуарда стала оформляться новая идея – идея представительства, то есть права тех, кто присутствует, брать на себя обязательства отсутствующих и принимать решения большинством голосов, – это концепция, которая в Англии была впервые введена францисканцами на своих местных ассамблеях[110]. В приказах к шерифам король настаивал на том, что избранные рыцари и горожане должны иметь полную власть поверенного лица, взявшего на себя обязанности своих собратьев исполнить «все, что бы ни было предписано общим советом». Нуждаясь в сотрудничестве со своими подданными, он искал для этого любые средства. Статут Districciones Scaccarii, ограничивавший его королевское право накладывать арест на имущество своих держателей в обеспечение долга, возможно, стал частью сделки между Эдуардом и его лордами. Он также в 1276 году подтвердил Великую хартию Вольностей и лесную Хартию своего отца. Другой королевской уступкой был пожалованный в это же время статут о евреях, ордонанс, имевший своей целью предотвратить получение евреями более половины товаров и имущества своего должника и ограничивающий процентную ставку, теперь они могли взимать только 42 процента в три года. Ненавистные меры, благодаря которым предки Эдуарда получали для казначейства запрещенные доходы от ростовщичества, больше не являлись обязательными, ибо корона, которая до сих пор защищала их, обнаружила, что может получить более верный кредит от итальянских банкиров-купцов. В угоду правоверному островному народу эти когда-то привилегированные, а теперь беспомощные чужеземцы были вынуждены носить отличительный желтый знак на одежде.
105
«Мерзкий грубиян бейлиф или сторож может подвигнуть бедняка на подачу иска, и таким образом он полностью занят этим иском больше, чем незаконным владением земли». Бирфорд, гл. судья.
106
To, что они принялись за это дело с рвением, показывает ремарка судьи Мэлори: «Я исследовал дело, рассматриваемое перед сэром Джоном де Во на выездной сессии в Лестере, где некий Р., из-за того, что его рента была задержана, забрал у крестьянина зерно, увез его и распорядился по своему усмотрению; и
109
Фирма означает аренду, откуп; это платежи, следуемые вместо барщинных повинностей. –
110
Провозглашена семнадцатью годами ранее в баронских Оксфордских провизиях – «Если они не могут все присутствовать, то пусть будет твердо установлено, что большинство из них будут действовать».