— А мне интересно узнать, чего достигнет мировая наука в ближайшую пару-тройку сотен тысяч лет. Может, удастся освоить парочку самых интересных фокусов из тех, что тогда будут в ходу. Снять сливки, так сказать. А если повезет, сможем и машину времени усовершенствовать.
— Жаль, что мы так мало знаем о темпоральном мозге, — кисло заметил Смит, — Я, например, не понимаю, как он работает. В пятьдесят шестом ничего такого нет. Наши машины перемещаются за счет искривления линий мирового континуума.
Друзья замолчали. Со стороны реки донесся рев мамонта.
— А кто последний раз видел Одноглазого? — спросил Янси.
— Я не видел, — сказал Камерон. — Думаю, он спрятался от этого фейерверка куда подальше.
— Кстати, — спросил Стив Кларк, — как мы поступим с телом доктора Паскаля?
— Оставим здесь, — предложил Янси, — в старой машине. Трудно представить для него более подходящий склеп. Пусть спит рядом со своим творением — темпоральным мозгом. Доктор не оставил никаких записей, и второй такой никто никогда не построит. Он собирался написать книгу, но так и не написал. Везти его обратно в двадцатый век тоже нет смысла: никто, в особенности власти, нам не поверит. Там нас попросту посадят, и еще хорошо, если в сумасшедший дом.
— Мы можем просто вернуть его домой, — сказал Кабот. — Рано или поздно кто-нибудь найдет тело.
Янси покачал головой:
— Бессмысленная затея. Представьте, что начнется, когда его найдут. Вообразите себе результаты вскрытия, и что будет делать Скотланд-Ярд с новой криминальной тайной… Доктор бы предпочел, чтобы его оставили здесь.
— Звучит разумно, — согласился Камерон.
— Значит, решено, — сказал Смит, поднимаясь на ноги, — Может, начнем? У нас много дел.
Кларк рассмеялся.
— А забавно вышло с центаврианами, — сказал он, широким жестом указывая на обломки, — Пять сотен лет эти хвостатые бандиты грабили кого хотели и как хотели, и прятали добычу в доисторические времена. И все только для того, чтобы пятеро землян могли провести остаток своих дней, странствуя где и когда хочется.
Энди Смит задумался.
— Но ведь у центавриан тоже была какая-то цель! Они накопили миллиарды долларов в виде драгоценных материалов. Зачем? Уж наверняка не для того, чтобы любоваться. И не из спортивного интереса. На что они собирались все это употребить?
— Вот вопрос, на который мы никогда не узнаем ответа, — сказал Камерон.
Старик Одноглазый сидел на корточках.
Снаружи шел снег, но внутри машины времени было хорошо. В ворохе мехов тепло, в сторонке сложены запасы еды — что еще человеку надо?
Одноглазый клевал носом, завернувшись в шкуру мастодонта. Для старого неандертальца настали легкие и приятные времена. Чужое племя, которое забрело в долину Темзы, нашло Одноглазого живущим в сверкающей пещере и приняло за бога. С тех пор они приносили ему еду, меха и оружие, чтобы умилостивить его и снискать благоволение. Это было правильно, потому что кто, кроме бога, может жить в прекрасной пещере из сверкающего гладкого камня, куда не проникают ни сквозняки, ни хищные звери?
Одноглазый дремал, и ему снился день, когда из любопытства и от нечего делать он подергал за рукоять крышки люка. Открылась металлическая дверь, и началась новая жизнь.
С того дня машина времени стала его пещерой. Он прожил в ней много лет и зим и проживет остаток своих дней.
Одноглазый не забыл необыкновенных друзей, которые явились к нему в этой сверкающей пещере. Их нет, они ушли, давным-давно. Одноглазый скучал: без друзей ему было одиноко. Он надеялся, что они когда-нибудь вернутся.
Неандерталец глубоко вздохнул, шлепая губами. Настанет день, когда они вернутся. А пока ему надлежит ревниво охранять и почтительно заботиться о том из них, чьи кости аккуратно уложены там, в углу.
Уходя, друзья тоже не забыли об Одноглазом. Разве они не оставили специально для него тот большой сверкающий камень, что он преподнес им в обмен на острый, блестящий нож?
Одноглазый удовлетворенно пошлепал губами, глядя, как искрится и сверкает в руке внутренним огнем драгоценный камень.
На самом деле камень забыли случайно, но старик об этом не знал. Одноглазый бережно хранил в сердце своем мысль, что друзья оставили ему символ — залог того, что когда-нибудь они вернутся и вновь будут сидеть вокруг костра, давать ему лакомые куски и чесать спину — там, где больше всего чешется.
Снаружи тоскливо завывал ветер, косо летели снежные облака. В долине Темзы бушевала метель.
Но Одноглазому, зарывшемуся в меха, было тепло и уютно. На склоне лет он сыт и спокойно смотрит в завтрашний день; для своих современников — бог, играет бриллиантом с кулак величиной и плюет на погоду.
---