Конечно, мы не очень хорошие христиане, но отрицать прогрессивную роль христианства на определенном этапе нельзя, — рассуждал Сталин. — Это событие имело очень крупное значение, потому что это был поворот Русского государства на смыкание с Западом, а не ориентация на Восток. Только освободившись от татарского ига, Иван Г розный торопился с объединением Руси.
— Критика помогает, — произнес убежденным тоном Черкасов. — Пудовкин тоже после критики сделал хороший фильм «Нахимов». Мы уверены в том, что сделаем не хуже, ибо я, работая над образом Ивана Г розного не только в кино, но и в театре, полюбил этот образ и считаю, что наша переделка сценария может оказаться правильной и правдивой.
— Ну что ж, попробуем, — с полувопросом обратился Сталин к Молотову и Жданову. Черкасов, торопясь закрепить поворот беседы к лучшему, горячо заверил, что переделка удастся.
— Давай бог каждый день — Новый год, — ответил Сталин поговоркой и засмеялся.
Тут приободрился и Эйзенштейн. Он спросил, не будет ли еще каких-либо специальных указаний в отношении картины.
— Я даю вам не указания, — спокойно ответил Сталин, — а высказываю замечания зрителя… Нужно правдиво и сильно показывать исторические образы. Вот Александр Невский — прекрасно получился… Режиссер может варьировать в пределах стиля исторической эпохи, может отступать от истории. В первой серии Курбский — великолепен. Очень хорош Старицкий. Будущий царь, а ловит руками мух! Такие детали нужны. Они вскрывают сущность человека.
Для актера самое главное качество — уметь перевоплощаться. Вот вы умеете перевоплощаться, — похвалил он Черкасова.
Чувствовалось, что атмосфера беседы несколько разрядилась. Черкасов попросил у Сталина разрешения закурить. Тот любезно удивился: «Запрещения вроде бы не было. Может, проголосуем?» И угостил артиста своими папиросами «Герцеговина Флор». Черкасов превращает «перекур» в приятную для всех паузу в критическом обсуждении фильма. Он начинает рассказ о Чехословакии, куда он ездил на кинофестиваль, о популярности Советской страны в Чехословакии.
— Мы должны были войти в Прагу раньше американцев. Они в Европе бомбили промышленность — конкурентов уничтожали. Бомбили они со вкусом! — замечает Сталин.
После полуночного боя кремлевских курантов Сталин начал завершать беседу, она длилась уже целый час.
— Доделать фильм, — лаконично сказал он. — Передайте Большакову.
Лучшей формулировки нельзя было желать. И Черкасов заторопился с уточнением образных решений во второй серии.
Но когда Эйзенштейн осторожно высказал пожелание: «Не торопить бы…», Сталин ответил:
— Ни в коем случае не торопитесь. И вообще, поспешные картины будем закрывать и не выпускать. Пусть будет меньше картин, но более высокого качества. Зритель наш вырос, и мы должны показывать ему хорошую продукцию. Репин работал одиннадцать лет над «Запорожцами».
Слова Черкасова о том, что он не видел второй серии, и тут же последовавшее признание Эйзенштейна, что и он в окончательном варианте ее не видел, оказались неожиданным эффектом «под занавес» и вызвали большое оживление. Сталин поднялся и со словом «помогай бог» протянул руку Черкасову, потом — Эйзенштейну. На часах было десять минут первого.
ЭНГЕЛЬС Фридрих (1820–1895), один из основоположников марксизма, друг и соратник Карла Маркса.
В статье-некрологе «Фридрих Энгельс» В.И.Ленин в 1895 писал: «Маркс и Энгельс, оба знавшие русский язык и читавшие русские книги, живо интересовались Россией, с сочувствием следили за русским революционным движением и поддерживали сношения с русскими революционерами… и Маркс и Энгельс ясно видели, что и для западно-европейского рабочего движения политическая революция в России будет иметь огромное значение. Самодержавная Россия всегда была оплотом всей европейской реакции… Энгельс и для успехов рабочего движения на Западе горячо желал водворения в России политической свободы».
В последние годы своей жизни Ф.Энгельс предупреждал о готовящейся новой войне. В статье «Внешняя политика русского царизма» в 1890, за четверть века до начала Первой мировой войны, он пророчески писал, что это будет война, «какой еще не видывал мир», «в которой будут стоять друг против друга от десяти до пятнадцати миллионов вооруженных бойцов». Он подчеркивал, что только два обстоятельства препятствуют «до сих пор взрыву этой ужасной войны: во-первых, неслыханно быстрое развитие военной техники, при котором каждый новоизобретенный образец оружия, прежде чем его успеют ввести хотя бы только в одной армии, обгоняется новыми изобретениями, и, во-вторых, абсолютная невозможность рассчитать шансы, полная неизвестность, кто же в конце концов выйдет победителем из этой гигантской борьбы».