Я внимательно прислушивался к тому, что продолжал говорить мне Сталин, и одновременно старался уловить, о чем говорят выступающие, а в душе опасался, как бы не предложили мне высказаться по вопросу, с которым я совершенно не был знаком.
К счастью, мои опасения оказались напрасными. Минут через 10–15 Сталин встал и повел меня обратно в уже знакомую комнату. Мы сели за круглый столик. Сталин предложил мне чай и фрукты.
— Так как же, возьметесь за истребитель?
— Подумаю, товарищ Сталин.
— Ну хорошо, когда надумаете, позвоните. Не стесняйтесь… Желаю успеха. Жду звонка. — И уже вдогонку сказал: — А все-таки дураки англичане, что пренебрегают пушкой.
В то время самолет, вооруженный двадцатимиллиметровой пушкой, уже был у немцев — «Мессершмитт-109». Видимо, Сталину это не давало покоя. Готовя перевооружение авиации, Сталин, очевидно, стремился избежать ошибки при выборе калибра пулеметов и пушек для наших истребителей».
По заданию И.В. Сталина А.С. Яковлев побывал в составе советских делегаций в Италии, Франции, Англии, дважды в фашистской Германии, знакомясь с развитием военно-воздушных сил в этих странах. Возвратившегося Яковлева у двери кремлевского кабинета встретил Сталин.
— Скажите, товарищ Яковлев, — задал вопрос Сталин, — как немецкие летчики относятся к советским военно-воздушным силам?
— Относятся явно пренебрежительно, товарищ Сталин. Они считают нашу авиацию неполноценной, «азиатской», неспособной противостоять их «непобедимым Люфтваффе».
— «Непобедимым», — усмехнулся Сталин. — Это их в конечном счете и погубит. Недооценка противника крайне опасная штука.
— Товарищ Сталин, разрешите задать вопрос, — попросил Яковлев, — почему немцы раскрыли передо мной свои военные секреты — показали свою новейшую военную авиационную технику?
— Вероятно, хотят запугать, — ответил Сталин. — Сломить нашу волю к сопротивлению — прием не новый. Так поступал еще Чингисхан, лазутчики которого до нашествия распространяли сведения о могуществе его армии среди народов, на территорию которых должна была вторгнуться татаро-монгольская конница. И надо сказать, что этот прием Чингисхана во многих случаях действовал безотказно, парализуя волю к сопротивлению у жертв агрессии. Но напрасно на этот прием надеются гитлеровцы. Мы не из пугливых.
В конце беседы с Яковлевым Сталин предупредил его, что нужно усилить охрану государственной тайны в конструкторских бюро.
Вот как описывал в своих воспоминаниях этот разговор. С. Яковлев: «Нужно быть очень бдительным, — сказал И.В. Сталин. — Сейчас время такое… Вот мы приставили охрану к вооруженцу Дегтяреву, он все свои секреты с собой носил и дома работал. Мы запретили… Да ведь ко всем не приставишь охрану, и дело ваше не такое — самолет не пистолет.
— Можете быть спокойны — государственная тайна сохраняется в конструкторских бюро надежно, — говорю я.
— А вы все-таки поговорите с конструкторами на эту тему. Мне известно: есть еще среди вас беспечные люди. Лишний разговор не повредит.
— Слушаю, товарищ Сталин, я соберу конструкторов и от вашего имени с ними поговорю…
— Зачем от моего имени? Сами скажите. — Сталин сердито посмотрел на меня: — Вот многие любят за мою спину прятаться, по каждой мелочи на меня ссылаются, ответственность брать на себя не хотят. Вы человек молодой, еще не испорченный и дело знаете. Не бойтесь от своего имени действовать, и авторитет ваш будет больше, и люди уважать будут».
Прощаясь с Яковлевым, Сталин приказал:
— Товарищ Яковлев, делайте все возможное, чтобы новые виды самолетов как можно скорее поступили в наши вооруженные силы. По этим вопросам обращайтесь ко мне в любое время дня и ночи.
ЯКОВЛЕВ Николай Дмитриевич (1898–1972), маршал артиллерии (1944). В Красной Армии с 1916. В 1941–1945 Я. начальник Главного артиллерийского управления (ГАУ) и член Военного Совета артиллерии Красной Армии. С 1948 заместитель министра Вооруженных Сил СССР.
«За время войны мною, — писал Я. — было хорошо усвоено: все, что решил Верховный, никто уже изменить не сможет. Это — закон!
Но сказанное совершенно не значит, что со Сталиным нельзя было спорить. Напротив, он обладал завидным терпением, соглашался с разумными доводами. Но это — на стадии обсуждения того или иного вопроса. А когда по нему уже принималось решение, никакие изменения не допускались.
Кстати, когда Сталин обращался к сидящему (я говорю о нас, военных, бывавших в Ставке), то вставать не следовало. Верховный еще очень не любил, когда говоривший не смотрел ему в глаза. Сам он говорил глуховато, а по телефону — тихо. В этом случае приходилось напрягать все внимание.