Борис Лавров
Эпоха стальных мечей
Динго. VI
Я сидел в темноте и тесноте. О тишине, правда, не приходилось и думать — шум двигателя в ушах грозил доконать меня. Клетка, закрытые глаза и слабость во всём теле.
Не знаю почему — может быть, из-за того, что я был псом лишь частично, да ещё и диким — но только снотворного, которое мне ввели в сиднейском аэропорту, хватило не на весь полёт до Лондона. То ли магия сплоховала, то ли просто халтура. А мне вот теперь страдать, лёжа в багажном отсеке. Честно говоря, когда там, в Австралии, странный парень, ставший нашим провожатым, сообщил мне о необходимости провести полёт в состоянии наркоза, я воспринял эту идею с недоверием (не буду скрывать — даже немного струхнул). Но теперь… Я бы многое отдал, только бы избавиться от этого шума в ушах, темноты в глазах и скованности в мышцах. Я несколько раз летал самолётом, но когда ты — человек и летишь в салоне, всё выглядит совсем иначе. Источник шума расположен дальше, а уши не воспринимают звук так чутко. От тоски и мигрени я начал тихонько подвывать. Плюс ко всему — ещё и всепоглощающе скучно. Ну что делать, если ты сидишь в клетке, клетка — в багажном отделении самолёта, а самолёт находится в воздухе уже много часов, перемещаясь над всем миром из Сиднея в Лондон?
Конечно, сколько уже мы находимся в полёте, я не знал. Может быть, мы почти на месте. В конце концов, какое-то время я действительно проспал сном младенца, находясь под наркозом! Но я сейчас горячо мечтал оказаться в салоне самолёта, с друзьями. Везёт им. Летят как… Как люди. А я тут мучаюсь. Да я готов даже терпеть общество этого Вилли! Впрочем, тот, кажется, летел в другом салоне. Как же шумит!
Не знаю уж, сколько я там сидел, пытаясь сосредоточиться и жмурясь в темноту. Не знаю также и то, как я не оглох во время приземления. Зато потом — после того, как все двигатели окончательно заглохли — я наконец-то почувствовал тишину, покой и огромное — просто невероятное — блаженство. Время превратилось в вату — впрочем, как и я сам. Я лежал, не обращая внимания вообще ни на что, кроме тишины. В жизни больше так не полечу! А если и полечу — попрошу дозу снотворного на порядок побольше.
Как и когда в багажный отдел успели зайти работники не то самолёта, не то аэропорта — я заметить не сумел, что для меня, вообще-то, нехарактерно. Они зашли и стали разбирать чемоданы с саквояжами, в обществе которых я приводил полёт. Я поднял голову, только-только начавшую приходить в норму, и посмотрел на них. В глазах двоилось.
— Надо же — пёс очнулся раньше срока, гляди! — заметил меня один из работников. — Не укусит?
— Он же в клетке, — резонно возразил второй. — К тому же, он только что проснулся, судя по соловым глазам.
Я не обращал на них внимания. Я медленно приходил в себя, соображая, кто я и где я. Итак. Я — Дик Бинго, тринадцати (уже почти четырнадцати) лет, бывший английский школьник. Он же — Динго… Собственно, динго. Рыжий, дикий, австралийский. После трёх или четырёх месяцев, проведённых в австралийских джунглях и окрестностях, я направляюсь со своими друзьями в Лондон. Зачем? А вот этого я пока не знаю. Нам пока только предстоит узнать, что же приготовили нам вроде-как-дьявол, представившийся нам как Игрок, и недо-ангел, известная как Гортензия. Игра, которую они традиционно проводят, раз за разом ставя на кон человеческие жизни, и в которую мы по воле судьбы (а может быть, и кого-нибудь другого) оказались втянуты по самые уши, ещё раскроет нам свои секреты. Пока же нам нужно просто явиться по какому-то адресу в Лондоне, где мы и узнаем, что приготовил нам второй этап этой игры.
Гудение в голове проходило. Моё клетку поняли, на что-то положили, куда-то повезли… Я только моргал глазами. Когда клетку раскрыли, я увидел стоящего рядом Вилли. Тот быстрым движением подхватил мой поводок, который всё это время был на мне, и коротко скомандовал:
— Пошли.
Я не возражал. Шлось мне, правда, не очень — кости ныли, да и походка была как у моряка, не сходившего на сушу больше года. Но до стоящих чуть поодаль ребят я кое-как доковылял. Они с лёгким волнением смотрели на меня.
— Ты в порядке? — спросила, наконец, Айлин, когда мы оказались в более-менее безлюдном коридорчике аэропорта. Я не рискнул говорить вслух — всё-таки не совсем в пустыне находимся — и только легонько кивнул головой. Не сказать, чтобы я действительно был полностью в порядке — меня слегка мутило и ноги всё ещё слегка подкашивались — но это явно должно было скоро пройти.
— Когда мы выйдем за территорию аэропорта — мы расстанемся, и, надеюсь, навсегда, — заметил Вилли.
— Да? — Падди привычно почесал рыжую макушку. — И куда же ты теперь?
— Обратно в Сидней, куда же ещё, — усмехнулся Вилли, который на время полёта играл роль старшего брата тринадцатилетнего ирландца. — Я-то здесь что забыл. Это вам удачи с игрой.
Не понравился мне тот тон, с которым Вилли произнёс последнюю фразу. Похоже, ему было многое известно о том, какие бывают этапы в играх… И они явно были не из лёгких. Впрочем, чего ещё ждать? Если выбраться вчетвером из австралийских джунглей было всего-навсего нашим первым, «проверочным» заданием — то…
— Так ты что, только ради нас летел? — уточнил Рик. Вообще-то полное имя моего друга — Седрик, но об этом сложно взять и просто вот так догадаться.
— Ну да. — Вилли поправил пальто, сидящее на нём ровно и гладко. — Удовольствие небольшое, но раз уж Гортензия попросила…
На улице, куда мы вышли через большие стеклянные двери, шёл дождь.
— Узнаю старый добрый Лондон… — Вилли поднял повыше воротник. — Когда не приедешь — всегда дождь, всегда дождь. Идём, посажу вас на автобус до города.
В ожидании транспорта мы вновь, как и перед отлётом, зашли в небольшое крытое кафе. Ребята взяли по стакану сока, Вилли — кофе, я же отказался от всех предложений. Есть или пить не хотелось, тем более, что лёгкая тошнота и тяжесть в желудке никак не хотели проходить.
— Ошейник натирает… — тихо вздохнул я, задней лапой (так удобнее) поправив его. — Меньше суток — а натирает…
— Потерпи, Динго, снимем при первой же возможности, — кивнул Рик. — Пока нам нужно добраться до города, а там… Кто ориентируется в Лондоне?
— Я… Немного, — я прекратил чесаться и сел. — Раньше я стабильно бывал там два-три раза в год.
— Отлично, значит, поведешь. — Рик потёр ладони и отхлебнул сока, а я обрадовался: наконец-то сделаю что-то полезное. Спору нет, в джунглях и пещерах от меня большая польза, да и тогда, когда мы с Риком уничтожали древнюю тварь из пещеры вымершего подземного народа, я постарался на славу. Но с тех пор, как мы выбрались к цивилизации, меня не отпускала мысль о том, что я тут лишний и доставляю больше хлопот, чем пользы. Да ещё и эта необходимость притворяться бессловесной тварью… Может, мне и правда всё-таки стоит стать человеком? Я заколебался, думая об этом — впервые с тех пор, как Гортензия вернула мне человеческую речь. Быть псом очень классно, обострённые чувства и всё такое… Но у меня нет пальцев, меня не пропустят в кино и я не могу пить из бутылки. И таких вот мелочей-заноз — очень много. Очень. Надо или возвращать себе человеческий облик… Или, когда это всё закончится, лететь обратно в Австралию, в джунгли, и жить там на природе. Одному. Буду бегать, охотиться… И никаких поводков и ошейников.
— Интересно, — заметил Падди, разглядывая свой стакан. — Почему Гортензия, если она такая могучая и всесильная, не отправила нас сразу в Англию? Могла бы ведь телепортировать, или ещё что…
— Потому что Гортензия — это Гортензия, — ответил Вилли, залпом выпивая свой кофе.
— Но она же нам помогла добраться сюда, — возразил Падди. — Если бы совсем не помогала — так понятно, дополнительное испытание. А так…
— Значит, были причины. Помогла — и скажите спасибо. — Вилли встал и подхватил свою шляпу, лежавшую в центре стола. — Идём, автобус прибыл.
Не видя причин задерживаться, мы двинулись за ним.
В автобусе я снова задремал. Может, кому-то покажется странным то, что я хотел спать после многих часов полёта, проведённых в состоянии наркоза, но мне требовалось срочно восстановить свои силы после той части полёта, во время которой я бодрствовал. Кроме того, что ещё мне было делать в автобусе? Поговорить ни с кем нельзя, с места двигаться — тоже. Даже до окна не дотягиваюсь. Вот и оставалось лежать на полу, вдыхая «ароматные» испарения бензина, и посапывать. Заснуть окончательно мне жутко мешал намордник, который я был вынужден вновь надеть.