Леон помнил ночь, когда его отец, Эймс, пришел из таверны навеселе и преподал сыну печальный урок: рассказал ему, что у города нет причин для существования. Вся система внутри Небесного Крюка — от обработчиков груза до сложных переплетений алмазных тросов, поднимающих зерно наверх, — управляется автоматикой. Все обитатели Сорок Четвертого могут разом умереть в своих постелях, а элеватор продолжит работать, принимая зерно и поднимая его на орбиту, откуда его смогут забрать грузовые лихтеры. Урок, заявил Эймс Киитер, в том, что, когда люди полагают себя нужными, верно обратное.
Но молодой человек думал иначе. Тень Небесного Крюка не представлялась ему чем-то, что нужно ненавидеть, как говорил отец. Старик считал башню чудовищем и вглядывался в нее каждый день, словно ожидая, что орбитальный причал обломится и упадет на него. Леон видел в ней мост к чему то большему, памятник человеческим усилиям. В ее тени он чувствовал себя защищенным, словно на нее каким-то образом распространялось покровительство Императора.
Так было до сегодняшнего дня.
Мысли об отце влекли Леона по пологому спуску к дому, которым его семья владела на протяжении семи поколений, сдавая квартиры жильцам. Он был настолько поглощен размышлениями, что буквально налетел на группу возбужденно переговаривавшихся людей.
— Не имеет значения, что ты думаешь! — Даллон Прэль работал старшим солнцевиком в турбинном саду, где свет ярко-желтого светила Виргер-Мос улавливали и преобразовывали в энергию для городского хозяйства. Крупный, но обрюзгший, он не имел ни мускулов, ни выносливости. Леон это подметил во время соревнования по пушпулу в таверне. Вялые руки толстяка рассекли воздух. — Мы все слышали телеграф!
Часть горожан одобрительно закивали в ответ на слова Прэля. Но мужчина, к которому он обращался, скорчил мрачную гримасу.
— Ну и что ты предлагаешь, Даллон? — не унимался Сайлас Синкад. — Торчать здесь и переживать? — В противоположность мастеру по солнцу Синкад был высоким и жилистым, внешность скрывала его истинную силу. Пожилой отец Сайласа владел гаражом вездеходов, и сын там ремонтировал машины. Леон не мог припомнить, чтобы его руки были чистыми, а вокруг не распространялся специфический запах моторной жидкости.
Прэль и Синкад были собутыльниками, но здесь и сейчас это казалось неважным. Это не спор о политике на ступенях бара, а нечто иное, разбуженное чувством страха. В воздухе было разлито напряжение, потрескивающее, как разряды статического электричества перед грозой. Леон даже подумал, не завяжется ли рукопашная: два последних года ни один уикэнд не обходился без ссор по поводу гражданской войны, и эта парочка часто являлась зачинщиками.
— По-твоему, лучше блуждать вслепую? — вопрошал Прэль. — Я разговаривал с Яцио. Он говорит, что все остальные телеграфные каналы молчат. Связи нет, полная тишина! — Он скрестил руки на груди. — Что ты об этом думаешь, а? Военная наука предлагает перерезать линии связи, верно?
— Да что ты понимаешь в военном деле? — огрызнулся Синкад. — Единственный гарнизон Имперской Армии стоит в Ноль-Один, а ты сроду не бывал дальше своего двора!
— Я проходил подготовку! — горячо возразил Прэль. — Когда Имперская Армия явилась сюда и показывала строевую подготовку, меня готовили для городской стражи.
Синкад развел руками.
— Стражи, которой у нас нет и которая никогда не понадобится?
— Теперь, возможно, и понадобится, — сказал один из зрителей, рыжеволосый мужчина из медикэ-центра.
Прэль кивнул.
— Ну да! Если бы я не болтал тут с вами, уже сдувал бы пыль со своей винтовки!
Механик обвел толпу взглядом и задержался на Леоне, надеясь на его поддержку. Но юноша только сдержанно пожал плечами.
— Послушайте, — сказал Синкад, стараясь говорить спокойно. — Вы же знаете, как у нас обстоят дела с радио. Связь все время пропадает.