Молодой человек нахмурился и поднялся на ноги, быстро проталкиваясь, как будто он мог опередить собственные темные мысли, которые крутились в его голове. Терра в огне. Разрушение дворца. Небо, черное от кораблей. Зона сражения задыхалась с заставленным замолчать оружием.
Он пробивался сквозь массу людей; их должно было быть сотни, почти все население Города Сорок-Четыре сбилось на открытом пространстве, чтобы услышать голос еженедельной радиопередачи. Та же самая сцена, наверное, наблюдалась в любом городке с телеграфной связью, от столицы Ноль — Один до ферм ледяной пшеницы в Восемьдесят — Седьмом.
Леон нашел и проследил линию телеграфных кабелей пристальным взглядом, сеть черных нитей, болтающихся на тонких пластмассовых силовых столбах. Линии, подверженные атмосферному давлению, на окрашенных цвета кости мачтах, уходили из города и исчезали за бесконечным пейзажем полей ячменя. За пределами колонии земля была плоской и невыразительной от горизонта до горизонта, только случайный стальной бункер или линии железной дороги портили пейзаж. Это был статический, неизменный пейзаж, символический относительно непосредственно планеты.
Виргер-Мос II был агро-миром, хлебная колония для оси основных Имперских миров, являясь почти незаметным; тем не менее, это была одна из сотен подобных планет, которые кормили голодную империю, и поэтому, возможно было предположить, что она имеет некоторую незначительную стратегическую ценность. Но это было изолированное место в Доминионе Штормов, располагающимся в Сегментуме Ультима. Отдаленный, незначительный мир, который стал незаметным для остальной части галактики. С населением меньше миллиона человек, живущих на сожженной ветром поверхности второй планеты, все они, так или иначе, работали на обслуживании ферм.
И ни один из них не мог забыть свое место, особенно те, кто жил в Городе Сорок-Четыре. Леон повернул голову, его взгляд приковали силовые башни, черными тенями возвышавшиеся над комплексом обслуживания, расположенным вне квартала, и исчезающие в небе. Слегка наклоняя свою лицевую часть назад, космический лифт казался уменьшающейся в диаметре нитью, уходящей вдаль к орбите. Внутри автоматизированные системы, которые немногие из людей когда-либо видели, работали без паузы, собирая грузовые резервуары, полные зерна, которое прибывало по железной дороге в гудящих поездах, и переносили их в космос. Небесный Лифт был единственной причиной существования Города Сорок-Четыре; в то время как фермеры номинально называли его домом, обитая главным образом на своих ранчо. Колония была для тех, чьи жизни вращались вокруг лифта и его операций; но по правде, их функция была почти косметической.
Леон вспомнил одну ночь, когда его отец, Амес, пришел домой из таверны напившись и преподал мальчику мрачный урок; он сказал ему, что у города нет никакой причины для существования. Каждой системой в Небесном Лифте, от грузовых укладчиков на сложной петле и алмазных веревок, которые поднимали резервуары к месту, управляли автоматы. Каждая душа в Городе Сорок-Четыре могла умереть в своей кровати, и лифт будет продолжать работать, беря зерно и поднимая вверх, туда, где грузовые зажимы могли встретить его на орбите. Урок, сказал Амес Киитер, заключается в том, что даже когда люди ввели себя в заблуждение размышлениями о собственной важности, правда обычно находилась на противоположной стороне.
Молодой человек не считал этот путь своим. Он не думал о тени Небесного Лифта как о чем-то, что необходимо было ненавидеть, как это делал его отец. Старик бросался на башню как монстр, и он палил в нее каждый день, как будто он хотел разорвать орбитальную привязь и сбросить ее. Нет, Леон видел его как мост кое к чему большему, как памятник человеческой попытке. В тени он чувствовал себя защищенным, как будто так или иначе власть Императора была заключена в ее полумраке
Он чувствовал этот путь до сих пор.
Мысли о его отце тянули Леона назад с небольшого возвышения, ведущего к комнате в общежитии, которое принадлежала его семье уже семь поколений. Он был настолько полон решимости сделать это, что забрел в толпу людей, захваченных напряженной, эмоциональной беседой.
— Не имеет значения, что вы думаете! — Даллон Праель работал старшим солнцезахватчиком в фруктовом саду, где свет от яркого желтого солнца Виргер-Моса захватывался и превращался в энергию для городка. Он был большим человеком, но его габариты были всего лишь иллюзией; Праель был дряблым и испытывал недостаток в мышечной массе или выносливости, которые Леон наблюдал по энергичным играм «Тяни-Толкай» в таверне. Его полные руки переплетались в воздухе. «Все мы слышали телеграф!»
Среди группы собравшихся горожан прозвучали слова одобрения сказанному Праелем. Но человек, к которому он обращался, состроил гримасу на своем лице.
— Так что вы предлагаете, Даллон? — Силас Кинкейд задал вопрос с напором. — Мы стоим вокруг и заводимся? — В отличие от солнцезахватчика, Кинкейд был высоким и гибким, но его реальная сила была скрыта внешним видом. Пожилому отцу Силаса принадлежали стоянки, и его сын занимался там обслуживанием транспортных средств. Леон не мог вспомнить случай, когда у этого человека не были измазанные маслом руки или от него не исходил аромат жидкости аккумуляторных батарей.
Праель и Кинкейд были завсегдатаями таверны, но здесь и сейчас это казалось неуместным. Это не было спором о политике в барном трепе, но чем-то иным, движимым страхом. Напряжение в воздухе было сильным, подобно потрескиванию статики перед штормом. Леон задался вопросом, могли ли бы эти два мужчины вступить в драку; не проходило и недели за прошедшие два года, чтобы кто-то не начинал спор по вопросу гражданской войны, и эти двое часто были у истоков этих разговоров.
— Ты хочешь, чтобы бы мы оставались слепы? — Праель был настойчив. — Я говорил с Яко. Он сказал мне, что все телеграфные каналы умерли. Никакой входящей связи, только тишина. — Он сложил руки на груди. — Какой вывод вы делаете из этого, а? Это — военная доктрина, не так ли? Перерезать линии коммуникаций.
— Что ты знаешь о военной службе? — Кинкейд отступил назад. «Единственный Имперский армейский гарнизон находится в Ноль — Один, а ты никогда не оставлял этот двор!
— Я проходил подготовку!- с жаром парировал Праель. — Когда Имперская Армия пришла сюда и показала нам, как тренироваться, я проходил подготовку в городской страже!
Кинкейд развел руками.
— Это была стража, которой у нас нет, и в которой мы никогда не нуждались?
— Возможно, мы нуждаемся в этом теперь! — сказал один из людей, рыжеволосый человек из медицинского офиса.
Праель кивнул.
— Ага! Если бы я здесь не говорил, то я стирал бы пыль со своей винтовки!
Механик закатил глаза и заметил Леона, обращаясь к нему для поддержки. Юноша смог только напряженно пожать плечами.
— Послушайте, — сказал Кинкейд, пытаясь успокоить свой голос. — Вы знаете, как движется атмосфера. Линии все время обрываются.
В этом он был прав. Одна из особенностей насыщенной минералами почвы колонии вызывала хаос в вокс-передатчиках, поэтому сообщения посылались и принимались исключительно по телеграфным кабелям, протянутым через ландшафт, во все стороны от Небесного Лифта. В городах на Виргер-Мос II, куда не были протянуты провода, использовали почтовых наездников или гелиографы. Богатая почва помогала вырастить поразительный урожай зерновых культур, но также заставляла очищать рокритовые стены каждого здания и вызывала мерзкий кашель, являющийся худшим убийцей колонии. Иногда принесенной ветром пыли было достаточно, чтобы прогрызть линии ограждения, простирающиеся сквозь сельскую местность.
— Если Столица молчит, значит есть рациональное объяснение этому, — продолжал Кинкейд.
Женщина, покрасневшая от близкой истерии, впилась взглядом в него. — Ты не можешь этого знать!
— Мы должны защитить себя, — сказал Праель. — Это то, о чем мы должны думать!
Кинкейд сгримасничал.
— Хорошо, хорошо! Как об этом, тогда? У меня есть свой трайк на стоянке. Как насчет того, если я съезжу к Ноль — Один и узнаю, что происходит? Я могу съездить туда и вернуться обратно перед сумерками.