на месте «святой святых» – жалкий, примитивный ассортимент наскоро и кое-как прилаженных принадлежностей неприхотливого мусульманского культа; на стенах крикливые вывески со стихами из Корана; чудесные художественные мозаики, плод долгих трудов и предмет гордости византийских художников, исчезли под мазнею турецких штукатуров, дабы не оскорблять иконо-классических чувств добрых мусульман; даже циновки на полу пришлось искривить в сторону Каабы, чтобы приспособить храм Софии для нового назначения.
Редко где пестрота стиля, нарушение законов стиля производят такое удручающее впечатление, как у порога этого поруганного храма, воздвигнутого на великолепном берегу Золотого Рога во славу предвечной мудрости и обращенного на варварское служение Каабе… Но народно-культурный инстинкт, не могущий мириться с профанациею святыни, сложил в утешение себе легенду о неизбежности восстановления храма в его первоначальной красе и величии. У одной из заделанных ниш храма благочестивый драгоман и грек шепчет вам на ухо: сюда удалился священник с дарами, не кончив литургии, когда Магомет Завоеватель верхом выезжал на покрытый кровью амвон, – но священник ждет с дарами, и он вернется для окончания литургии, когда храм будет возвращен его первоначальному назначению…
Судьба храма св. Софии и приведенная легенда невольно пришли мне на память, когда объявлено было в газетах об учреждении особой комиссии для пересмотра нашего законодательства, действующего в новом суде, о котором симпатичный поэт говорит:
Необходимость приведения в порядок запущенного храма правосудия признается ныне всеми, необходимость пересмотра бесчисленных «пестрых» новелл, сыпавшихся как из рога изобилия чуть не со дня открытия новых судов[20] и облепивших со всех сторон стройное монументальное здание Судебных Уставов, бьет в глаза всем, даже завзятым практикам, равнодушным к вопросам об архитектонике, стиле и вообще равнодушным к теоретическим руководящим началам.
Мы накануне очень крупного события: мы накануне пересмотра Судебных Уставов и новелл. Что он принесет с собою? Действительный ли коренной ремонт «благолепного храма», согласный с планом первых храмоздателей, или только наружную подчистку для устранения бьющей в глаза пестроты, замазку трещин и щелей и единообразную окраску в один цвет старого остова здания и новых пристроек? Кто знает? Qui vivra – verra!
Есть только один прискорбный признак, благодаря которому нельзя поставить чересчур радужную прогностику для стоящей на очереди великой законодательной задачи, а именно: современное вялое, апатическое настроение общества, образ мыслей нынешних «властителей дум». Оставляя в стороне невежественную, крепостническую клику литературы «мещерского» толка, дикие и алчные вожделения которой слишком нелепы, невежественны и несвоевременны, чтобы могли рассчитывать на большое сочувствие и применение, что же представляет господствующее большинство органов современной безыдейной печати, как не более или менее откровенное отрицание всяких твердых руководящих принципов, всякой последовательной рациональной программы? «Здоровая традиция всякой литературы, претендующей на воспитательное значение, – говорил Салтыков, писатель, равно великий и как мыслитель, и как художник, – заключается в подготовлении почвы будущего… Литература провидит законы будущего, воспроизводит образ будущего человека. Утопизм не пугает, потому что он может запугать и поставить в тупик только массу. Типы, созданные литературою, всегда идут далее тех, которые имеют ход на рынке, и потому-то они кладут известную печать даже на такое общество, которое, по-видимому, всецело находится под гнетом эмпирических тревог и опасений. Под влиянием этих новых типов современный человек незаметно для самого себя получает новые привычки, ассимилирует себе новые взгляды, приобретает новую складку, – одним словом, постепенно вырабатывает из себя нового человека. Что бы было в таком случае, если бы литература, забыв о своих воспитательных задачах, пошла по другому пути… хоть, например, по пути бесплодных обращений к прошлому или… являлась не воспитательницею-руководительницею общества в его исканиях идеалов будущего, а обуздательницею и укротительницею»[21].
20
Первая новелла об изменении подсудности дел о печати, обязанная своим происхождением П. А. Валуеву (см. главу X), была издана 12 декабря 1886 г.; всех же новелл насчитывают до 700, т. е. почти по две на каждый месяц.
21
Сочин. II, 503, 504, 505. —Отвращение Салтыкова к противоестественному ремеслу «сыщиков пера и доносчиков печати» вполне разделял и такой благонамеренный писатель, как кн. П. Вяземский (впоследствии тов. мин. народ, проев.), возмущавшийся доносами печати несвойственными «духу звания писателя» (см. выше предисловие к 3-му изданию).