В остальном население было политически бессильно. Константиновская конституция, продолжая конституцию Диоклетиана, была откровенно монархической. Два сената — в Константинополе и в Риме — могли обсуждать, принимать законы, выносить решения, но всегда при условии императорского вето; их законодательные функции в значительной степени присваивались консультативным советом правителя, sacrum consistorium principis. Сам император мог издавать законы простым указом, и его воля была высшим законом. По мнению императоров, демократия потерпела крах; она была уничтожена Империей, которую помогла завоевать; она могла управлять городом, возможно, но не сотней разнообразных государств; она превратила свободу в свободу, а свободу в хаос, пока классовая и гражданская война не поставила под угрозу экономическую и политическую жизнь всего средиземноморского мира. Диоклетиан и Константин пришли к выводу, что порядок можно восстановить, лишь ограничив высшие должности аристократией патрицианских графов (comites) и герцогов (duces), набираемых не по рождению, а по назначению императором, который обладал всей полнотой ответственности и власти и был облечен всем потрясающим престижем церемониальной недоступности, восточной пышности и церковной коронации, освящения и поддержки. Возможно, такая система была оправдана ситуацией, но она не оставляла правителю никаких препятствий, кроме советов покладистых помощников и страха перед внезапной смертью. Она создала удивительно эффективную административную и судебную организацию и поддерживала Византийскую империю в течение тысячелетия, но ценой политического застоя, атрофии общества, придворных заговоров, интриг евнухов, войн за престол и целого ряда дворцовых революций, в результате которых трон иногда доставался компетентным, редко — честным, слишком часто — беспринципным авантюристам, олигархической кабале или императорскому дураку.
II. ХРИСТИАНЕ И ЯЗЫЧНИКИ
В средиземноморском мире IV века, где государство во многом зависело от религии, церковные дела были в таком смятении, что правительство считало необходимым вмешиваться даже в тайны богословия. Великие дебаты между Афанасием и Арием не закончились после Никейского собора (325 г.). Многие епископы — на Востоке большинство9-по-прежнему открыто или тайно вставали на сторону Ария, то есть считали Христа Сыном Божьим, но не единосущным и не соприродным Отцу. Сам Константин, приняв постановление Собора и изгнав Ария, пригласил его на личное совещание (331 г.), не нашел в нем ереси и рекомендовал восстановить Ария и ариан в их церквах; Афанасий протестовал; собор восточных епископов в Тире низложил его с александрийской кафедры (335 г.), и два года он жил изгнанником в Галлии. Арий снова посетил Константина и исповедовал приверженность Никейскому Символу веры с тонкими оговорками, которые император не должен был понять. Константин поверил ему и велел Александру, патриарху Константинопольскому, принять его в общение. Церковный историк Сократ рассказывает здесь болезненную историю:
Была суббота, и Арий рассчитывал собраться с общиной на следующий день, но Божественное возмездие настигло его дерзкое преступление. Ибо, выйдя из императорского дворца… и приблизившись к порфировому столбу на Форуме Константина, его охватил ужас, сопровождавшийся сильным расслаблением кишечника… Вместе с опорожнением кишечник выпятился, после чего началось обильное кровотечение и выпадение тонкой кишки; кроме того, часть селезенки и печени была удалена в вытекающей крови, так что он почти сразу умер».10