Плотное заселение в конце предримского времени прослеживается в Южной Скандинавии до Ослофьорда, однако сравнительно ослаблена заселенность Сконе и других областей, аккультурованных в эпоху поздней бронзы, как и Зеландия (по сравнению с Ютландией). Локальные колебания могут быть связаны как с внутрискандинавскими перемещениями, так и с миграциями населения на континент, за пределы Скандинавского полуострова.
Миграции на южный берег Балтики — важный компонент общей картины развития Скандинавии в эпоху поздней бронзы-раннего железа. Наиболее ярко процессы, дополняющие представления о месте северных германцев поры германского этногенеза в мире «Барбарикума» Европы, раскрываются в судьбах культур, формировавшихся в это время в Восточном Поморье Польском, между Одером и Вислой, в Нижнем Повисленье и далее на восток и юго-восток.
Побережье Балтики между Одером и Вислой — контактная зона ясторфской и лужицкой культур; в конце бронзового века здесь формируется поморско-кашубская ветвь лужицкой культуры, и на ее основе — восточнопоморская культура, с каменными курганами, под насыпями — каменные ящики, погребальные урны иногда накрывают большие перевернутые горшки «клоши» («колпаки», «колокола»). Обособление этой культурной группы происходит в VII в. до н. э., в следующем столетии начинается ее экспансия за пределы исходного ареала в Восточном Поморье, между Кашубской возвышенностью и низовьями Вислы. При этом прослеживается динамичное накопление южноскандинавских и «эльбогерманских» элементов (домковые урны, лицевые урны, подобные «кимврским» в Дании), маркирующей чертой обряда становятся, не столь распространенные в соседних культурах, каменные курганы и ящики.
В VII–VI вв. до н. э. особенности поморской культуры становятся столь яркими и концентрированными, что можно определить ее в это время как особую культуру лицевых урн (Gesichtsurnenkultur) Восточного Поморья и Нижней Вислы. Определяющие ее черты — каменные ящики с коллективными захоронениями (до двух-трех десятков погребальных урн) и, прежде всего, собственно «лицевые урны», чернолощеные сосуды с высоким кеглевидным горлом, скульптурно проработанными (до портретности) изображениями лица и другими признаками безусловной «антропоморфности» (La Baume 1962). Кеглевидное горло антропоморфных округлых урн накрыто глиняными коническими крышками (часто — в форме остроконечных шляп, иногда — маленьких шлемов, с тщательно переданными деталями, через две с половиною тысячи лет скопированными в парадном вооружении офицеров кайзеровской Германии Гогенцоллернов). Декор лицевых урн составляет не только «портретное» изображение на горле сосуда (когда переданы черты лица, нередко — усы, борода, прическа, различная для мужских и женских урн). Не менее тщательно на тулове сосуда изображали детали одежды и убранства — плащи, воротничковые и спиральные гривны, серьги, пояса, фибулы, а также оружие — щиты, копья, мечи. Храповатая керамика, известная и ранее в восточнопоморской группе лужицкой культуры и собственно восточнопоморской культуре, дополняет ясторфский и лужицкий компонент, формируя своеобразный и устойчивый керамический комплекс.
«Горшок-кувшин-миска», основные компоненты этого комплекса, становятся с этой поры устойчивой характеристикой среднеевропейских культур к западу от Немана; далее на восток, в лесной зоне Восточной Европы преобладают «горшечные культуры» раннего железного века с более простым керамическим набором, небольшими укрепленными городищами «балтского» или «славяно-балтского круга» (Щукин 1994: 20–21). Под поморско-лужицким воздействием формируется культура балтийских курганов между Вислой и Неманом, с погребальными насыпями, основанными на каменной конструкции: каменные венцы, ящики, керамика и металл — те же, что в поморской культуре, но без лицевых урн. Такие памятники, как Мишейкиай (у Клайпеды), Башки (Лиепая, Латвия), Дарзниеки, маркируют экспансию балтийской курганной культуры на восток, в зону «штрихованной керамики» и других «городищенских культур» лесной зоны Восточной Европы, и по мере ее распространения и распада на «племенные культуры балтов» в VI–IV вв. до н. э. проходит, видимо, ключевой этап этногенеза собственно балтских, летто-литовских народов (Ушинскас 1989).