Побережье Балтики между Одером и Вислой – контактная зона ясторфской и лужицкой культур; в конце бронзового века здесь формируется поморско-кашубская ветвь лужицкой культуры, и на ее основе – восточнопоморская культура, с каменными курганами, под насыпями – каменные ящики, погребальные урны иногда накрывают большие перевернутые горшки «клоши» («колпаки», «колокола»). Обособление этой культурной группы происходит в VII в. до н. э., в следующем столетии начинается ее экспансия за пределы исходного ареала в Восточном Поморье, между Кашубской возвышенностью и низовьями Вислы. При этом прослеживается динамичное накопление южноскандинавских и эльбогерманских элементов (домковые урны, лицевые урны, подобные кимврским в Дании), маркирующей чертой обряда становятся не столь распространенные в соседних культурах каменные курганы и ящики.
В VII–VI вв. до н. э. особенности поморской культуры становятся столь яркими и концентрированными, что можно определить ее в это время как особую культуру лицевых урн (Gesichtsurnenkultur) Восточного Поморья и Нижней Вислы. Определяющие ее черты – каменные ящики с коллективными захоронениями (до двух-трех десятков погребальных урн) и прежде всего собственно лицевые урны, чернолощеные сосуды с высоким кеглевидным горлом, скульптурно проработанными (до портретности) изображениями лица и другими признаками безусловной «антропоморфности» (La Baume, 1964). Кеглевидное горло антропоморфных округлых урн накрыто глиняными коническими крышками (часто – в форме остроконечных шляп, иногда – маленьких шлемов, с тщательно переданными деталями, через 2500 лет скопированными в парадном вооружении офицеров кайзеровской Германии Гогенцоллернов). Декор лицевых урн составляет не только «портретное» изображение на горле сосуда (когда переданы черты лица, нередко – усы, борода, прическа, различная для мужских и женских урн). Не менее тщательно на тулове сосуда изображали детали одежды и убранства – плащи, воротничковые и спиральные гривны, серьги, пояса, фибулы, а также оружие – щиты, копья, мечи. Храповатая керамика, известная и ранее в восточнопоморской группе лужицкой культуры и собственно Восточнопоморской культуре, дополняет ясторфский и лужицкий компонент, формируя своеобразный и устойчивый керамический комплекс.
«Горшок – кувшин – миска», основные компоненты этого комплекса, становятся с этой поры устойчивой характеристикой среднеевропейских культур к западу от Немана; далее на восток, в лесной зоне Восточной Европы преобладают горшечные культуры раннего железного века с более простым керамическим набором, небольшими укрепленными городищами балтского или славяно-балтского круга (Щукин, 1994: 20–21). Под поморско-лужицким воздействием формируется культура балтийских курганов между Вислой и Неманом, с погребальными насыпями, основанными на каменной конструкции: каменные венцы, ящики, керамика и металл – те же, что в поморской культуре, но без лицевых урн. Такие памятники, как Мишейкяй (у Клайпеды), Башки (Лиепая, Латвия), Дарзниеки, маркируют экспансию балтийской курганной культуры на восток, в зону штрихованной керамики и других городищенских культур лесной зоны Восточной Европы, и по мере ее распространения и распада на племенные культуры балтов в VI–IV вв. до н. э. проходит, видимо, ключевой этап этногенеза собственно балтских, летто-литовских народов (Ушинскас, 1988).
Поморская культура лицевых урн обрисовывает сходный, но иной процесс. Коллективные захоронения в больших каменных ящиках (до нескольких десятков классических лицевых урн) указывают на весьма высокую степень консолидации и организации, первоначально, видимо, неоднородного по происхождению населения.
«Идея», консолидирующая это население, неясным для нас, но определенным образом выражена в антропоморфности лицевых урн. Обычай этот в Европе представлен изолированными, отдаленными друг от друга, но несомненно связанными между собой (хотя бы самим распространением и тождеством принципа выражения) культурными очагами. Исходный – в Этрурии, где в Италии эта идея, ритуал и тип лицевых урн могли появиться вместе с другими миграционными компонентами этрусской культуры, малоазийскими по происхождению (и древнейшие образцы лицевых урн известны в Трое бронзового века). В Италии этрусские лицевые урны, в конечном счете, дали начало изображениям предков в римской культуре, то есть в итоге – скульптурному жанру римского портрета.